Призрак мадам Кроул - Джозеф Шеридан Ле Фаню

свечу из мертвой руки и уже замахнулся, собираясь швырнуть ее в голову старой служанки.

– Это священная свеча, ты, грешник! – закричала та.

– Я сейчас заставлю тебя съесть ее, ты, бестия! – закричал в ответ Уолшоу.

Он понятия не имел, что это за свеча, но после окрика Молл все-таки немного приутих и сунул свечу, к тому времени потухшую, в карман.

– Ты чертовски хорошо знаешь, что не имеешь никакого права проворачивать свои к-к-колдовские штучки с моей бедной женой без моего разрешения, – заикаясь, огрызнулся он. – И будь добра, сними эти к-коричневые тряпки и уложи ее в гроб в приличном виде, или я брошу твою сатанинскую свечу в умывальник.

С этими словами капитан гордо направился к выходу.

– Теперь ее бедная душа в тюрьме! И ты, негодяй, виноват в этом! Так пусть твоя собственная душа будет заперта в фитиле этой свечи, пока она не догорит, ты, дикарь! – выкрикнула Дойл.

– Я бы за два пенса заставил тебя ползать на коленях, ведьма! – взревел Уолшоу и спустился по лестнице, держась за перила, в холл. Дверь комнаты, где лежала покойница, тяжело захлопнулась. Капитан прошел в гостиную. Там он некоторое время рассматривал священную свечу с пьяной серьезностью и даже с чем-то вроде благоговения к тайному, которое нередко возникает у повес и мошенников. Потом подошел в задумчивости к шкафу и запер свечу в ящике, где хранился всякий старый хлам – грязные колоды карт, негодные трубки, сломанные пороховницы, его ржавая шпага, темная пачка табака и прочее.

Больше Джеймс не беспокоил покойную леди и в комнату ее не входил. Будучи человеком непостоянным, он, вполне вероятно, уже начал составлять более веселые планы на ближайшее будущее.

Глава III

Мой дядя Уотсон приезжает в Уолинг

Итак, бедную леди похоронили, и капитан Уолшоу много лет прожил в Уолинге в одиночестве. Прожив более сорока лет вдовцом, он тоже в конце концов умер, имея лишь несколько гиней в кошельке.

Более сорока лет – это приличный срок, который не может не сказаться на организме. Годы сильно подействовали на некогда веселого капитана Уолшоу. Его мучила подагра, питавшая его вспыльчивость так же сильно, как его развлечения. Она сделала изящные руки капитана бугристыми во всех мелких суставах и медленно превратила их в искалеченные клешни. Джеймс располнел, это мешало ему вести подвижный образ жизни, и в конечном счете он стал очень тучным. Капитан страдал от того, что мистер Холлоуэй[17] называет «больными ногами», и его катали в большом кресле с кожаной спинкой. С годами его недуги продолжали накапливаться.

К сожалению, я никогда не слышал, чтобы Уолшоу раскаивался или всерьез задумывался о будущем. Напротив, капитан по-прежнему предавался любимым грехам, его шутки и ругательства становились все непристойнее, а характер – все более свирепым. Но в старческое слабоумие он не впал. Учитывая телесные немощи Уолшоу, можно было только удивляться, откуда в нем столько силы и злобы. Но в конце концов его жизнь подошла к завершению. Но и на пороге смерти капитан не унимался. Он сквернословил – да так, что порядочные люди приходили в ужас. Каждое слово Уолшоу старался превратить в удар. А если не был уверен, что слова попали в цель, хватал свой костыль и замахивался на обидчика или даже колотил его, а то и швырял ему в голову стакан или флакон с лекарством.

К этому времени капитан Уолшоу возненавидел почти всех. Мой дядя, мистер Уотсон из Хадлстоуна, был двоюродным братом капитана и его законным наследником. Но дядя ссудил ему деньги под залог своего поместья, и они заключили договор о продаже. Причем условия и цена были согласованы в «статьях», которые, по словам юристов, все еще оставались в силе.

Думаю, неотесанный капитан затаил на дядю обиду за то, что тот богаче его, и хотел сделать ему что-то плохое. Но как-то навредить он был бессилен, по крайней мере, пока был жив.

Мой дядя Уотсон являлся методистом[18] и, как это у них называется, «классным руководителем», а кроме того, просто хорошим человеком. Сейчас дяде около пятидесяти, он серьезен, как и подобает представителю его профессии, несколько суховат и, возможно, даже суров, но справедлив.

В Хадлстоуне дядя получил письмо от врача из Пенлиндена, в котором сообщалось о смерти старого злобного капитана и предлагалось присутствовать на похоронах. А также его просили присмотреть за делами в Уолинге. Добрый Уотсон признал разумность этого, поэтому немедленно отправился в старый дом в Ланкашире, прибыв туда как раз к похоронам.

Моего дядю, имевшего представления о капитане Уолшоу по рассказам матери, помнившей его стройным, красивым юношей в шортах, треуголке и кружевах, поразили размеры гроба с бренными останками. Но крышка была уже завинчена, и Уотсон не видел ни тела капитана, ни одутловатого лица старого грешника.

Глава IV

В гостиной

То, что расскажу сейчас, я услышал из уст моего дяди – человека правдивого и не склонного к фантазиям.

День, когда хоронили капитана, выдался ужасно дождливым и ненастным, поэтому доктор с адвокатом убедили Уотсона остаться на ночь в Уолинге.

Никакого завещания не осталось – адвокат был в этом уверен. Враждебность капитана постоянно обрушивалась на новых людей, и он никак не мог окончательно решить, как лучше всего излить злобу, направление которой все время менялось. Юрист получал инструкции по составлению завещания множество раз, но процесс снова и снова останавливался завещателем.

Завещание искали, но так и не нашли. Остальные же документы были в порядке, за одним важным исключением: нигде не обнаружилось договоров аренды. При этом имелись особые обстоятельства, связанные с несколькими основными арендаторами в поместье – в подробности я вдаваться не буду, – которые сделали потерю этих документов очень опасной.

Поэтому мой дядя стал усиленно искать пропавшие бумаги. Адвокат все время находился рядом с ним, а доктор время от времени помогал советом. Старый же слуга оказался честным и абсолютно глухим и действительно ничего не знал.

Дядя Уотсон был очень встревожен. Ему показалось – хотя, возможно, это только игра его воображения, – что на лице адвоката на мгновение промелькнуло странное выражение. Но с этого момента в его сознании отложилось, что тот об аренде знает все. В первый же вечер дядя собрал в гостиной доктора, адвоката и глухого слугу и объяснил им возникшую проблему. Он много говорил об ужасной природе мошенничества и воровства, о простых правилах честности в вопросах, касающихся поместий, и так далее. Затем последовала долгая и напряженная