Вор Времени - Терри Пратчетт

Правда, само понятие «красоты» вызвало у Ревизоров немало трудностей. В нем не было смысла на молекулярном уровне. Но исследования выявили тот факт, что женщина на картине Леонардо Квирмского «Дама с хорьком» считалась эталоном красоты. По ней они и создали Леди ЛеГион. Конечно, было внесено несколько изменений. Лицо на картине было ассиметричным и полным мелких изъянов, которые они тщательно удалили.

Результат превзошел самые дикие фантазии Ревизоров, если бы они умели фантазировать. Теперь, когда у них был козырь — надежный человек — для них не было ничего невозможного. Они быстро учились, вернее сказать, собирали данные, что у них считалось тем же самым.

Так думала и Леди ЛеГион. Она была человеком две недели, две удивительные, потрясающие недели. Кто бы мог подумать, что мозг работает подобным образом? Или что цвета имеют значения весьма и весьма далекие от спектрального анализа? Как она могла начать объяснять голубизну голубого? Или сколько мыслей выдает мозг сам по себе? Это ужасало. Половину всего времени ей казалось, что ее собственные мысли не принадлежат ей.

Она была весьма удивлена, обнаружив, что не хочет рассказывать об этом другим Ревизорам. Она многое не хотела им рассказывать. И она не должна!

У нее есть власть. О, над Джереми, эта мысль была некстати, пришлось признать ей, и это беспокоило. Он заставлял ее тело поступать самопроизвольно, например, заливаться румянцем. Но у нее есть власть еще и над другими Ревизорами. Она заставляет их нервничать.

Конечно она хотела выполнить работу. Это было их целью. Аккуратная и предсказуемая вселенная, где все остается на своих местах. Если бы Ревизоры мечтали, это была бы еще одна их мечта.

Только… только…

Молодой человек нервно, беспокойно улыбался ей, а вселенная оказалась намного более хаотичной, чем Ревизоры могли себе представить.

И большая его часть этого хаоса пребывала внутри головы Леди ЛеГион.

тик

Лю-Цзы и Лобзанг, похожие на сумрачных призраков, миновали Глухой Бом и Длинный Сон. Им то и дело попадались синие статуи людей и животных, до которых Лю-Цзы строго-настрого запретил дотрагиваться.

Дворник пополнил запас продовольствия в одном из домов, оставив взамен маленькие медные бляшки.

— Это значит, что мы им обязаны, — сказал он, набивая продуктами сумку Лобзанга. — Следующий монах, который здесь побывает, должен будет дать кому-нибудь минуту или две.

— Минута или даже две не так много.

— Для умирающей женщины, которая хочет попрощаться со своими детьми, это целая жизнь, — сказал Лю-Цзы. — Не говорят ли: «Каждая минута на счету»? Пошли.

— Я устал, Дворник.

— Я только что сказал — каждая минута на счету.

— Но всем нужно спать!

— Да, но пока не время, — настаивал Лю-Цзы. — Мы сможем отдохнуть в пещерах Застывшей Песни. Ты ведь не можешь заворачивать время во сне?

— Мы можем использовать вертушки?

— Теоретически, да.

— Теоретически? Они могут завернуть время для нас. Мы проспим всего пару секунд…

— Они только на крайний случай, — резко сказал Лю-Цзы.

— И как вы определите этот крайний случай, Дворник?

— Крайний случай — это когда я решу использовать сделанные Ку вертушки, чудо-малыш. Спасательный пояс для спасения твоей жизни. Я доверюсь непроверенным, неосвещенным вертушкам с заводным механизмом только когда мне придется. Я знаю, Ку говорит…

Лобзанг моргнул и помотал головой. Лю-Цзы схватил его за руку.

— Ты опять что-то почувствовал?

— Уф… словно мне в мозг вонзился клык, — сказал Лобзанг, потирая голову. Он указал. — Это пришло оттуда.

— Боль пришла оттуда? — спросил Лю-Цзы. Он посмотрел на мальчика. — Как тогда? Мы так и не узнали направление…

Он замолчал и принялся рыться в своей сумке. Затем он смахнул ею снег с плоского валуна.

— Посмотрим, что…

Стеклянный дворец.

На этот раз Лобзанг смог сконцентрироваться на звуках, что наполняли воздух. Мокрый палец на винном бокале? Ну, можно начать с этого. Но палец должен быть пальцем бога на какой-нибудь небесной сфере. Прекрасные, сложные, изменчивые звуки не просто наполняли воздух, они были воздухом.

Двигающееся размытое пятно приближалось. Оно реяло прямо за ближайшей стеной, а затем прошло сквозь дверной проем… и исчезло.

Нечто было позади Лобзанга.

Он обернулся и ничего не увидел, но ощутил движение, и на мгновение что-то теплое проскользнуло по его щеке…

— … песок говорит, — сказал Лю-Цзы, высыпая содержимое маленького мешочка на камень.

Цветные песчинки, подпрыгивая, рассеялись по поверхности. Они не были так чувствительны, как Мандала, но в их беспорядке тоже было белое пятно.

Он окинул Лобзанга внимательным взглядом.

— Это доказывает, что никто не сможет сделать то, что только что сделал ты, — сказал он. — Мы так и не смогли найти способ обнаружения места, где произошло временное нарушение.

— Э, простите, — Лобзанг прикоснулся рукой к щеке. Она была влажной. — Э, что я сделал?

— Это занимает… — Лю-Цзы замолчал. — Анк-Морпорк в той стороне, — сказал он. — Ты знал это?

— Нет! Вы ведь сказали, что чувствуете, что это случиться в Анк-Морпорке!

— Но у меня багаж опыта и цинизма накопленный за всю жизнь! — Лю-Цзы пригоршней смел песок в мешочек. — Ты просто одарен. Пошли.

Еще через четыре аккуратно нарезанные секунды они миновали линию снегов и ступили на склоны, покрытые осыпающейся каменистой насыпью, которая скользила под ногами, а затем в ольховые заросли, не превышающие ростом самих путешественников. Здесь они встретили собравшихся кружком охотников.

Люди не обратили на них никакого внимания. Монахи были здесь обычным делом. Главный или, по крайней мере, тот, кто сейчас надрывался, а это обычно и есть главный, посмотрел на них и жестом показал проходить мимо.

Но Лю-Цзы остановился и дружелюбно посмотрел на создание в центре круга. Оно ответило ему тем же.

— Хорошая добыча, — сказал он. — Что собираетесь делать теперь, ребята?

— Тебе-то какое дело? — спросил главный.

— Никакого, просто спросил, — сказал Лю-Цзы. — Вы, ребята из долины, да?

— Ага. Ты удивишься, что можно получить за поимку этого.

— Да, — сказал Лю-Цзы. — Тыудивишься.

Лобзанг посмотрел на охотников. Больше дюжины вооруженных до зубов мужчин, оценивающе рассматривали Лю-Цзы.

— Девятьсот долларов за хорошую шкуру и еще сотня за лапы, — сказал главарь.