Последнее предупреждение - Джеймс Паттерсон

Надеюсь, плексигласовый не заплатил пока строительной фирме. Потому что его надрали. По крайней мере, хваленые урагано-упорные окна оказались полной чухней. Так что, коли он уже по счетам расплатился, пусть теперь требует гарантийного ремонта и неустойку.

Короче. Ни о какое стекло нас не сплющило — прямо на наших глазах оно разлетелось вдребезги. И в зияющую дыру нас выбросило наружу на растерзание бушующей стихии.

Нас крутит и вертит в воздухе вместе с корзинами для мусора, цветочными горшками, стульями, компьютерами и даже письменными столами. Будто Господь затолкал всякого хлама в колоссальную стиральную машину и включил ее на отжим на полные обороты. Прижимаю к себе Тотала. Нас так спрессовало ветром, что ни охнуть, ни вздохнуть. Вымокли до нитки — в секунду. И вдобавок еще град во всю силу лупит, точно кто крупнокалиберной дробью палит не переставая. Плотно прижимаю к спине крылья. Раскрой я их в полный размах — тут же с мясом вырвет. Поэтому, если и выпускаю их, то только чуть-чуть, в тщетных попытках хоть немножко лавировать среди летающего особо крупногабаритного хлама.

Оглядываюсь назад — все пятеро наших упрямо сражаются с ураганом. Клык и Игги вдвоем держат Акелу. Надж, Газзи и Ангел летят в одной связке. Молодцы, это они здорово придумали обвязать себя вокруг пояса одной веревкой. Только, наверное, веревка им в животы и в бока больно врезается.

— Хреново дело, — шепчет мне в самое ухо Тотал.

Не уверена, что его утверждение требует ответа. Удивляюсь только, что впервые в жизни Тотал так сильно постеснялся в выражениях. А еще удивительнее, что мы до сих пор живы. Вряд ли кто в этой катавасии уцелеть может. У нас что, какие-то очередные суперспособности прорезались? Но, с другой стороны, удивляться пока рано — пропасть мы еще сто раз успеем.

Я почти без сознания, кожу с лица и рук, похоже, содрало уже полностью. Вдруг в уши ударила полная тишина. Внезапно все стихло, ветер больше никуда не волочит, и я резко ухожу вниз. Челюсть отвисает от удивления — вверху голубое небо и легкие белые облачка, никакого тебе дождя или града. Меня все еще несет по громадному кругу. Но это даже приятно — все равно что на аттракционах.

— Мы падаем, — между делом замечает Тотал.

И правда, падаем. Осторожно расправляю крылья, постепенно подставляя их ветру. Поймав поток, поднимаюсь в высоту и вижу, как один за другим вся моя стая выныривает из стены черного облака.

— Мы попали в глаз урагана,[11]— кричу я и показываю ребятам вниз.

Не знаю, велик ли он, может, пару десятков миль. Но случаем нельзя не воспользоваться. Внимательно слежу за небом, за ветром, звуком, светом — за всем, за чем только можно следить, стараясь не попасть в очередную передрягу. Иду на снижение и приземляюсь на разрушенный мост над хайвеем. Оба конца моста затоплены. Как глубоко — одному Богу известно.

Прикрывая глаза от солнца, смотрю, как, потрепанные и измученные, снижаются Ангел, Надж и Газзи. Наконец, они нескладно плюхаются рядом, и Ангел, защищая сломанную руку, падает на колени.

Бросаюсь к ним, распутываю на них веревку, ощупываю, целы ли, и крепко-крепко обнимаю.

Вскоре приземляются Клык и Игги.

— Где? — я открываю было рот, но тут вижу лицо Клыка. Поворачиваюсь к Игги — он стоит с тем же потерянным и безнадежным видом. Акела оказалась слишком тяжелой, и удержать ее у них не хватило сил.

Сердце у меня горько сжалось. Что же мы скажем Тоталу? Он в обмороке лежит на траве и тяжело дышит. Но, более или менее, с ним все в порядке, он сейчас очухается и тут же поймет, что любовь всей его жизни безвозвратно пропала. Боже… он этого не переживет.

— Гозен! — Клык выбросил руку вверх, и я автоматически задираю голову. Высоко-высоко над нами Гозен и Обер-директор крутятся в безумном вихре прямо на самой кромке глаза. Внезапно меня захлестывает ярость — за смерть Акелы, за сломанную руку Ангела, за аукционные торги и за все те мерзости, которые они и им подобные когда-либо учинили над нами. Не буду приводить тебе, дорогой читатель, этого длинного списка. Скажу только, что в ту же секунду я уже была в воздухе.

Гозен обеими руками обхватил Обер-директора, прижал его к себе как родного, и всем телом поддерживал его и сверху, и снизу, и сбоку, и где только мог. Иначе плексигласовый бы точно рассыпался на части. Но даже издали нетрудно заметить, что Гозену и самому скоро придется хреново. Их кружит по самой бровке стены урагана. За свистом ветра голосов не разобрать, но вижу, как ОД кричит:

— Не отпускай!

Но ничего изменить он уже не в силах. Гозен здорово изувечен. Видно, его изрядно поколотило о стены на вылете и побило летающим в воздухе хламом. Пальцы его то и дело соскальзывают и разжимаются, и, по всему видать, долго он не продержится.

Подлетаю поближе, и глаза наши встречаются:

— Помоги мне.

— С какой стати!

И я пинаю его ногой в руку. Не сильно, но чтобы помнил сломанное предплечье Ангела. Гозен выпускает плексигласового. На лице его застывает единственно свойственное ему выражение — выражение ужаса, и он валится вниз.

Гозен отпал. Теперь за кресло плексигласового уцепилась я. Все его короба текут, а человеческие глаза на человеческом лице по-человечески напуганы:

— Мне подвластно больше, чем ты можешь себе представить. Я могу осыпать тебя миллионами. Я возьму тебя под свою защиту. Будешь жить в довольстве и безопасности. Только спаси меня.

Будь он человеком, я бы заколебалась. Ты меня, дорогой читатель, знаешь. Я намеренно никого никогда не убивала. Я не убийца. Но он машина, созданная какими-то извращенцами. К тому же он и сам полный извращенец.

— Тебе нет места в этом мире, — выношу я ему свой приговор и отпускаю кресло.

Вслед ему я не смотрю — неинтересно видеть, как рассыпаются его короба и как смерч крутит обломки. Обер-директор исчезает навеки.

Выбираюсь из смерча обратно в центр глаза, подальше от ливня и града. Надо как-то отсюда сматываться, прежде чем на нас не обрушилась противоположная стена. Лечу вниз и с высоты вижу, как стая сгрудилась вокруг Тотала. Я еще не приземлилась, а уже слышу его рыдания и стоны. Ангел плачет и гладит его здоровой рукой. Его маленькие черные крылышки, еще не изведавшие полета, но подрастающие с каждым днем, жалобно подрагивают.

И вот я уже на земле. Встаю на ноги. Все еще не верится, что я избавилась от Гозена и ОД. Несчастная Акела. Бедный Тотал. Как же мне его жалко. Ангел глянула вверх:

— Акела!

— Я все понимаю, моя девочка. Не плачь.

— Да нет же! Смотри, Акела, — Ангел показывает на небо.