Все хорошо - Мона Авад

Все это я говорю, опустив голову и разглядывая ковер. Очень похожий на тот, что лежит на полу у нас в театре.

– Понятно, – отзывается Марк.

Подняв глаза, я обнаруживаю, что он все так же разглядывает мою болтающуюся туда-сюда ногу.

– И, конечно, меня до сих пор мучают боли, – быстро добавляю я. – В спине. В бедре. В ребрах.

Марк кивает на мою ногу. Ну вот, наконец-то мы ступили на более знакомую ему территорию. Кажется, впервые за все время нашего разговора он выдыхает. Конечно, меня по-прежнему мучают боли.

– Но они какие-то… Даже не знаю… Более терпимые?

У меня вырывается нервный смешок. Я вдруг понимаю, что вся трясусь, трясусь от страха. Ведь я так долго не решалась произнести слово «лучше». Нет, было время, когда я беспечно бросалась им в разговорах с врачами, надеясь, как собачка, заслужить печенье в награду. Но стоило мне его произнести, как меня моментально скручивало еще сильнее. Казалось, сам бог потешается надо мной и моими надеждами. «Лучше? Ты в самом деле решила, что пошла на поправку? Ха-ха, обхохочешься. Ну а теперь тебе как? Все еще лучше?»

Марк сует руки в карманы и улыбается.

– Вау, Миранда. Кто бы мог подумать.

– А нога! Вы только поглядите на мою ногу! – Я демонстративно распрямляю ее, потом снова сгибаю. – Видите, теперь я спокойно могу сесть и встать.

Я вскакиваю. И сажусь обратно на стол. Снова вскакиваю. И сажусь. Вскакиваю. Сажусь. Вскакиваю…

– Ладно-ладно, хватит, – говорит Марк. – Я понял. Уловил суть.

Лежащая на соседнем столе пожилая женщина с коленями, обмотанными латексной лентой, смотрит на меня со страхом. Она как раз выполняет упражнение «мостик». И колени ее ходят ходуном. Я вдруг понимаю, что все собравшиеся в зале пациенты теперь смотрят на меня. Забросили свои приставные шаги, «мостики» и вымученные наклоны. Перестали корячиться на велотренажерах. Реабилитологи тоже обернулись. Все голубые форменные поло с логотипом «Спинальное отделение» глядят на меня и на Марка.

И мне вдруг приходит дурацкая фантазия, что они сейчас разразятся аплодисментами. По крайней мере, Марк.

Но нет, он все так же стоит, сунув руки в карманы. И смотрит на меня.

– Давайте-ка пройдем в процедурную. В зале сегодня как-то многолюдно, верно ведь? По-моему, один из кабинетов только что освободился.

В процедурную? Но зачем? Я-то думала, Марк захочет, чтобы я сегодня позанималась физкультурой.

– Ээ… Ладно.

– Вон тот, в самом конце зала. Идите, Миранда, я догоню. Буду через минуту.

С этими словами Марк вручает мне голубой медицинский халат, чтобы я могла переодеться.

* * *

Я облачаюсь в него в процедурной. Бедро и спина, конечно, отзываются болью, но не так сильно, как раньше. Не забыть сказать Марку, что переодеваться мне тоже стало легче. Нет, конечно, это до сих пор болезненно, но уже меньше. «Легче», «меньше», «лучше» – вот какие слова сегодня срываются с моих уже не настолько пересохших губ, а Марк смотрит на меня так, будто я несу какую-то околесицу. Сажусь на массажный стол. И снова встаю – просто чтобы удостовериться. Нога разгибается, и я вздыхаю с облегчением – могу, по-прежнему могу. Я улыбаюсь. Мне все еще кажется, что это чудо какое-то, случайность, фокус. Из глаз брызжут слезы. Я сажусь. Снова встаю. И смеюсь от того, с какой легкостью все это проделываю.

Лучше… Что, если мне в самом деле лучше? Конечно, я не выздоровела. И близко нет. Но кто знает? Может, через несколько месяцев мне уже не придется сюда приходить? Может, я смогу сказать Марку – и Джону, – что все кончено? Брошу таблетки. И ненавистную работу. Вернусь на сцену… Нет, для этого я, наверное, уже слишком стара. Но, может, хоть в любительский театр. Мне бы так хотелось вернуться на сцену, какую угодно. Я бы даже согласилась выступать бесплатно. При мысли об этом я начинаю плакать. Представляю себе ветхую, продуваемую всеми ветрами церквушку и Грейс, в одиночестве сидящую на скамье. «Спасибо, – сказала бы я. – Огромное спасибо». Кто знает, вдруг вскоре я уже смогу дойти пешком до моего бывшего дома? Выберу какой-нибудь солнечный весенний денек, когда Пола можно будет застать в саду за работой. Он увидит меня издалека, увидит, как я приближаюсь к нему, улыбаясь окружающему миру – траве, небу, улице, домам. Не плачу, не напрягаюсь, как будто мне даже прикосновение воздуха с трудом удается вытерпеть, не несу внутри смерть. Он увидит меня и ахнет: «Принцесса, ты ли это?»

Я сижу на столе, и моя нога бешено вихляется в воздухе. Никак не желает успокаиваться. Время идет. Я даже как будто слышу тиканье часов, хотя в кабинете их нет. Куда же запропастился Марк? Он ведь сказал, что будет через минуту, разве нет? Окон в подвальном этаже нет, но я прямо чувствую, как сгущаются на улице сумерки. Разглядываю журналы трехгодичной давности, которые давно уже изучила от корки до корки. Не могу я больше читать о противовоспалительных свойствах кофе и пользе ягод годжи. И о «шести упражнениях для пресса, которые можно выполнять дома». Мне-то они точно не по силам.

Мелодия, которую я недавно напевала, больше не липнет к губам. Гудит тишина. Слышу, как поскрипывают тренажеры. Как люди за дверью охают от боли. И встревоженными голосами перечисляют свои жалобы:

– Каждый раз, когда я сажусь…

– А когда встаю, еще хуже…

– Вот здесь…

– И тут…

– Может, мне лед приложить или согревающий компресс?

– Так тепло или холод?

Кости начинают ныть. Я встаю – просто чтобы проверить, как обстоят дела. Снова сажусь. Нога по-прежнему раскачивается, но уже не так сильно. Подхожу к двери. Выглядываю в зал. Марка нигде не видно. Только какой-то пожилой мужчина с обернутыми латексной лентой лодыжками преодолевает полосу препятствий – приставным шагом обходит расставленные по полу оранжевые конусы. А из другого конца зала, скрестив руки на груди, за ним наблюдает докторша с прической, как у музыкантов из клипов «Heart». Это она понаставила на его пути оранжевые конусы. И разложила на полу веревочную лестницу. Чтобы он, огибая конусы, одновременно перешагивал через веревочные ступени. Старик весь трясется. Едва не падает. Передвигается крошечными шажочками. Марк как-то раз тоже заставил меня делать это упражнение.

Старик вдруг оборачивается ко мне. И в глазах его читается: «Похоже, мы с вами застряли тут навечно».

Я прикрываю дверь. Оглядываю неуютный кабинет. Раньше Марк никогда так не опаздывал. Это доктора Ренье мне вечно приходилось ждать часами. И когда он, наконец,