Как испортить жизнь волшебством - Меган О’Рассел

Девон глубоко вздохнул, запрокинул голову и выдал шёпотом такой поток ругательств, которому и пьяный бездомный бы позавидовал.

– Ладно, пойдём за этим хмырём и будем надеяться, что нас не убьют по его милости. – Он протянул мне руку и помог подняться.

Рука у меня почти прошла, а в остальном я по-прежнему чувствовал себя так, как будто спрыгнул с поезда на полном ходу.

– Но в следующий раз, когда решишь попросить нас сделать что-то самоубийственное, – сказал Девон, останавливая Эрика на ходу, – говори нам, что это за хрень. Больше никаких прыжков вслепую.

– Хорошо, – кивнул Эрик и пошёл дальше. – Тогда вам, вероятно, стоит знать, что мы пробираемся через нелегальный проход на задворки Подвилля, где полно самых отчаянных волшебников, и они не слишком любят незваных гостей и будут только рады вместо приветствия ограбить или убить нас.

– И почему мы выбрали этот путь? – поинтересовалась Элизабет и снова взяла меня за руку, словно мы всегда так ходили. Мне это очень понравилось.

– Потому что я нашёл один-единственный вход, за которым не следят ни Леди, ни Таден. И, честно говоря, чем привлекать их внимание, лучше уж попробовать договориться с ворами.

Довольно быстро мы оказались за пределами круга света, отбрасываемого фонарём. Эрик что-то пробормотал, и над его ладонью вспыхнул огонёк, бросив блики на грязную поверхность стен. Чем дальше мы шли, тем более странным казалось то, что посреди тёмного тоннеля вообще торчал фонарь.

– Послушай, а откуда взялся тот фонарь, когда мы прыгали с поезда? – спросил я через пару минут – не потому, что хотел услышать ответ, а просто чтобы услышать хоть какой-то звук, кроме шороха наших шагов и далёкого грохота поездов.

– Я поставил его там, – сказал Эрик. – Украл с одного гадкого перекрёстка и затащил на поезд. В подземке на меня бросали такие взгляды…

Я представил себе Эрика, затаскивающего в метро фонарный столб. По правде говоря, это показалось мне совершенно невозможным, хотя если владеть магией…

– Я спрыгнул с поезда и установил его здесь, – продолжал Эрик, – заклинание прочитал, чтобы он не гас. Он разгоняет тени. Меньше всего хотелось бы прыгать в тени.

– Тени? – спросил я, внезапно вспоминая, как мама отправила меня в летний лагерь и там вожатый рассказывал нам страшилки, после которых я почти год шарахался от деревьев и отказывался ходить в Центральный парк.

– Нет, не в буквальном смысле тени, – сказал Эрик. – Я говорю о тварях, что прячутся в тенях. Тёмные слуги, сотворённые колдунами, умершими много веков назад. Твари, покинувшие свои владения и укрывшиеся в чернейших уголках Подвилля. Не сказать, что они не выносят света, хотя и предпочитают темноту. А я предпочитаю не быть застигнутым врасплох поганью, что таится в темноте.

Он говорил, и эхо его голоса, отражавшегося в тоннелях, медленно менялось. Стены больше не поглощали звук. И спереди доносился шум.

Я старательно вслушивался, пытаясь понять, что я слышу, но меня остановил треск под ногами. Я отскочил назад, испугавшись, что сломал что-то. Там, куда я наступил, была кучка переломанных белых костей. К горлу подступила желчь. Я наступил на скелет.

– Ты в порядке? – окликнула меня Элизабет.

Я кивнул, не вполне уверенный, что меня не вырвет, если я открою рот.

– Почему здесь мёртвые останки? – спросил Девон, потыкав носком ботинка костяное крошево.

– Большинство мёртвых оказывается под землёй, – ответил Эрик, быстрыми уверенными шагами продвигаясь по тоннелю.

– Но ты же говорил, что тут живут люди? Разве они не убирают трупы со своей территории?

– В лучших кварталах Подвилля, где люди строят дома и гордятся своим окружением, – сказал Эрик, подходя к развилке и без колебания свернув налево, – ты вряд ли найдёшь что-то столь непривлекательное, как дохлая крыса. Но сейчас мы на территории изгоев, которые больше озабочены выживанием, чем тем, как бы не ударить в грязь лицом перед соседями.

– Но почему они изгои? – удивился я. – Они нарушили какие-то правила?

– Ничего они не нарушали. – Эрик повёл нас очередным тоннелем, таким низким, что Девон едва не задевал головой потолок. – Дело в том, что люди с окраин не обладают достаточными магическими способностями, чтобы считаться волшебниками и быть принятыми в наше общество. Но они недостаточно нормальны, чтобы жить с вами вместе на поверхности. У них достаточно магии для того, чтобы они выделялись, но недостаточно для того, чтобы сделать их особенными. Несчастливая доля.

Голос Эрика дрогнул, словно он искренне им сочувствовал.

– Не их вина, что они родились между мирами, однако им приходится страдать за свою инаковость. Большинство рано или поздно становятся преступниками, но, полагаю, когда все винят тебя в том, что ты родился неправильным, делать что-то неправильное приносит облегчение. По крайней мере, ты знаешь, за что именно ты проклят.

– Но неужели их нельзя обучить? – спросила Элизабет. – Неужели вы не можете научить их магии? Или помочь им вписаться в нашу городскую жизнь?

– Наверное, это возможно, если бы волшебники были готовы попытаться. – Голос Эрика сделался мрачным, а мы опять свернули за угол. – Но в Подвилле быть иным – значит не заслуживать помощи. Как бы отчаянно ты в ней ни нуждался.

Внезапно мы остановились. Я так погрузился в размышления о том, достаточно ли у меня магии, чтобы считаться изгоем, что не заметил открывшийся передо мной тоннель, пока не врезался в Эрика.

Тоннель был неширокий, не больше, чем расстояние между платформами в метро. Но по обе его стороны теснились палатки. Сделаны они были из чего попало: из старых простыней с диснеевскими принтами, грязной холстины, сшитых вместе драных футболок. Одни протянулись на двадцать футов, другие были чуть пошире моих плеч. В некоторых горел свет, из-за ткани доносился бытовой шум. Звяканье ложки, которой помешивали в кастрюле, глухой рокот людских голосов, храп.

Эрик пошёл по ряду палаток, и я затаил дыхание, ожидая, что все повыскакивают из тканевых домов, как стражи Лолы. Но никто не выглянул. Даже старик, лежавший на земле, и тот едва приподнял голову, чтобы бросить на нас взгляд. Наконец успокоившись, я решился вдохнуть, о чём немедленно пожалел.

Воняло здесь хуже, чем в уличном туалете во время чемпионата мира. Элизабет вцепилась в мою руку, и, кажется, только желание не опозориться в её глазах спасло меня от того, чтобы наблевать прямо себе на кроссовки.

Чтобы пройти сквозь ряд палаток, ушло больше времени, чем потребовалось бы, чтобы пересечь три больших городских квартала. Впереди была полоска тусклого света, а за ней – сплошная темнота. У меня аж пятки свербели от