Око за око - Марина Александрова

Юрию не пришлось долго раздумывать над тем, как этого добиться, и почти сразу же по прибытии в столицу пан Мнишек устроил пир для тех из своих сотоварищей по сенату, которые были тогда в Кракове…

С детства ждал Григорий тех дней, когда он будет жить в богатстве и роскоши, а когда возник план выдать себя за Димитрия, сомнений в том, что именно так и будет, у него уже не было. Но впервые Отрепьев почувствовал это не в замке Адама и не в замке Константина, и даже не в Самборе, наслаждаясь всеми благами гостеприимного хозяина. Только собираясь на пир, созванный Мнишеком, Григорий первый раз ощутил себя царевичем.

В богатой, воистину достойной царского сына одежде, удачно скрывавшей недостатки стана, окруженный ставшей теперь многочисленной свитой, в которой было много знатных московских людей, входил он в огромную залу под пытливыми взглядами польских вельмож.

Среди присутствующих воцарилось молчание, а потом легкий, едва слышный шепот, словно шелест листьев на ветру, пронесся по зале.

— Вроде бы неказист, но поступь царская!

— Верно, не сказать, что красавец, но какой взгляд — жгучий, огненный, — переговаривались паны — в том, что перед ними находится истинный царевич, никто не сомневался.

Прислуга проворно подносила блюда, разливала лучшие венгерские вина, а меж тем Мнишек со всем радушием гостеприимного хозяина представлял гостям Отрепьева. У Григория от обилия лиц, каждому из которых приходилось уделить внимание, вскоре начало пестрить в глазах, закружилась голова, и он прекрасно осознавал, что из всех здесь собравшихся позже с великим трудом вспомнит разве что нескольких.

Пожалуй, только одно лицо Отрепьев не мог бы забыть никогда: среди гостей Мнишека был папский нунций Рангони. И дело было не в том, что его черная сутана резко выделялась на фоне ярких одежд вельмож, и даже не в том, что все здесь присутствующие относились к нему с большим уважением. За этими резкими чертами: пронзительными черными глазами, крючковатым, словно у хищной птицы, носом, узким подбородком чувствовалась сила, сила и мощь приводящего в трепет ордена иезуитов.

На этом пиру Григорию не удалось переговорить с Рангони, но то ли по внимательным взглядам, которые время от времени бросал на Отрепьева нунций, то ли повинуясь собственному чутью, но Григорий решил, что нунций непременно ему поможет…

Приметив этого человека, Отрепьев тем не менее расточал все свое обаяние направо и налево, Мнишек не упускал замолвить словечко о том, что доводы в пользу претендента все множатся, а гости тем временем пировали.

Однако, несмотря на все старания Мнишека и обаяние Григория, который, вне всякого сомнения, произвел на присутствующих должное впечатление, доводы воеводы не достигли намеченной цели — гости не обнаружили особого расположения присоединиться к этому делу…

— Эх, и устал же я сегодня, — присаживаясь после пира рядом с Отрепьевым, пожаловался ему Юрий. — Малого наши с тобой старания стоили — сенат нас не поддержит. Сейм, вероятнее всего, — с сожалением произнес Мнишек, — тоже.

— Да уж… грустно вздохнул Гришка — он думал о том, что не видать ему теперь Марины, как своих ушей.

— Ничего, не переживай, — приободрил Отрепьева Мнишек, будет и на нашей улице праздник. Не так плохи наши дела, Димитрий, как это кажется.

Григорий вопросительно посмотрел на Юрия, и воевода, заметив взгляд Отрепьева, оглянувшись, тихонько ему прошептал:

— Что ж, пусть сенат не соглашается, пусть сейм нас не поддержит, но, в конце концов, последнее слово всегда говорит король.

— Но ведь король не может не считаться с их мнением? — недоверчиво спросил Гришка.

— Верно. Из-за них он не сможет открыто нас поддержать, но ведь не это главное. Для успеха нашего дела достаточно будет и тайного содействия короля.

— Но как мы заручимся этой тайной поддержкой? Одного нашего голоса может быть недостаточно…

— Ха, — усмехнулся Юрий, — голос может быть и не один.

— Нас еще кто-то поддержит?

— Думаю, да. Но это зависит от тебя, — загадочно проговорил Мнишек.

— Кто?

— Знаешь, Димитрий, — резко прекратил разговор Юрий, — на сегодня с тебя хватит. Давай-ка лучше отдохнем — завтра нам предстоит трудный день…

Григорий прикусил губу — спорить с воеводой было бесполезно…

* * *

Тому, что так давно должно было случиться и произошло только сейчас, спустя день, Евсеев был благодарен Богу. И почему он до сих пор не мог решиться на то, чтобы послать куда подальше всех склочных служанок? «Как же, наверное, легко живется Стовойскому без баб», — завистливо думал Ярослав, вовремя вспомнив про эконома.

Если раньше он просто не мог обойтись ни без Анны, ни без Барбары, то теперь он был почти счастлив, освободившись от их назойливого внимания. «Никогда, никогда в жизни не женюсь, — сам себе поклялся Ярослав, — и даже никогда не буду встречаться ни с одной женщиной дольше двух недель». Обида на то, что две каких-то служанки отколотили его чуть ли не до синяков, никак не проходила.

Как же наивен был Ярослав, думая, что это он бросил обоих служанок! Самого интересного он просто-напросто не знал — Анна и Барбара вовсе не просто так оставили Евсеева в покое. После того, как Ярыш, громко хлопнув дверью, в злосчастный день покинул своих зазнобушек, в его комнате был еще один гость.

— Что, голубушки, допрыгались, — со злобной усмешкой открывая дверь, проговорил Стовойский. — Вы чего это руки распустили на больного человека? Да еще и на Адамова гостя!

Анна и Барбара, притихнув, в ужасе смотрели на Яна, не зная, что же ему ответить.

— Молчите? Хорошо, значит, осознаете всю тяжесть содеянного, — свирепствовал Ян. — Так вот, теперь уже я говорю вам обоим: оставьте Ярослава в покое! Он больше не будет вас защищать. Так что одного моего слова, уж поверьте, будет достаточно, чтобы вас вышвырнули на улицу, как паршивых собачат…

Яростные слова Стовойского не пролетели мимо ушей служанок, и потому Ярослав мог теперь вздохнуть с облегчением. Адама в замке все это время тоже не было — с тех пор, как он повез Григория к своему брату, он так и не возвращался. Так что Ярославу ничего не оставалось делать, как есть, спать и выздоравливать.

Поправка Евсеева пошла на удивление быстро, так что порой самому Ярославу казалось, будто не все здесь чисто. Казалось, только вчера он полетел с коня, а рука уже почти не болела — скоро, совсем скоро можно будет ехать к Гришке. Вот только где он, как он, узнать было нельзя. «Скорей бы Адам приехал», — то и дело думал Ярослав, но от этого ничего не прояснялось.

Так, пока Григорий каждый божий день не мог уснуть от мучивших его дум, опасений и сомнений, для Ярыша в праздном безделье пролетали день за днем…

— Князь едет, князь едет! — казалось, по всем углам замка был слышен радостный голос Януша.