Рейд - Глен Кук

Наиболее разительно переменился Старик. У него внутри будто щелкнул переключатель, и он стал истинным командиром. Ему повинуются без слов. Космонавты кидают на него взгляд, и тут же их глаза возвращаются к работе.

Клаймер ожил. Акула учуяла кровь.

Именно чтобы увидеть такого командира, я и отправился на Ханаан. Того, чье место только что было занято брюзгливым, недоумевающим незнакомцем, плывущим без руля и без ветрил. Теперь сомнения и страхи и кисло-горькое самоедство – все в сторону.

Это подействовало и на меня. Я успокоился. Он нас вытащит.

Что творится у него внутри? Действительно ли он все это отбросил и оставил только долг? Даже в минуты наибольшей откровенности мысли его не прочесть. Судя по всему, что я о нем знаю, он напуган до смерти.

По новой программе оба корабля исследуют крохотный участок пространства минутными сдвигами в гипер и обмениваются информацией каждые полчаса.

В течение первых тридцати минут мы получили дюжину нейтринных сигналов.

– Интенсивность? – спрашивает командир.

– Высокая, командир.

– Направление? Расчетный курс?

Это хитроумная работа. Все равно что засечь свет карманного фонарика на расстоянии в километр, под углом, за одну микросекунду и попытаться угадать, где он и куда движется, если он движется.

Роуз и Канцонери ругаются и бормочут заклинания над своим мыслящим дьяволом. Квартирмейстер озвучивает подсказанные дьяволом цифры.

– Ввести данные в монитор, – командует Старик.

Аквариум мигает при регулировке. В нем ромбовидное изображение, сбоку – клаймер. От корабля через весь аквариум отходит узким конусом красная тень.

– Размер изображения – двадцать дуговых градусов, – говорит Канцонери. Тонкий черный карандаш тычется в центр красного конуса. – Генеральный курс в пределах трех градусов от направления на Ратгебер.

– Расстояние?

– Не определяется.

Естественно. Чтобы определить расстояние по интенсивности нейтринного выброса, нужно знать тип корабля.

– Очень хорошо, мистер Уэстхауз. Давайте посмотрим, что у командира эскадрильи.

Сеть смыкается. Данные от Джонсон стянут ее туже.

Время еле тянется. Я ерзаю. Два ищущих клаймера оставляют массу тахионных следов. Они слышат наше приближение. И ощетинятся. Сейчас они стиснули зубы и зовут старших братьев.

Командир смеется, будто читая мои мысли.

– Не волнуйся. Наша фирма посылает в бой самое лучшее.

– Умение ждать не входит в число моих добродетелей.

Остальные более терпеливы. Они этому обучены. Как я теперь понимаю, девяносто девять процентов работы клаймера – ожидание.

Сумеют ли они сохранить форму до контакта?

У Джонсон достаточно данных. Зона охоты сокращается до размеров заднего дворика. Пора выгонять кролика с грядки.

Мы несемся вперед, зная, что через несколько часов встретимся с той фирмой.

Идем по горячему следу. Нейтринное оборудование поет и булькает. Мы всего на несколько световых часов позади. Уэстхауз и его коллега почти прекратили разговор. Общаются компьютеры.

На этот раз мы почти взяли его в вилку. В инфракрасном диапазоне мне видна длинная рапира его ионного следа. Внешний вид корабля пока не улавливается даже при максимальном увеличении. На нем черная защитная окраска, и движется он слишком быстро.

– Иисус Христос на каноэ! – бормочет Берберян. – Командир! Определяю размер цели на экране.

Цель уже за миллионы километров от нас.

– Командир, он разворачивается, – добавляет Берберян.

При его скорости это будет широкая ленивая дуга и самый лучший из возможных маневров ухода, особенно если он будет нерегулярным. Нам никак не удержать цель в пределах досягаемости радара хотя бы несколько секунд.

– Ловим ветер, а? – шепчет Рыболову командир. Я еле слышу. Оператор ТД кивает. Старик замечает, что мне интересно. – Дурацкое времяпрепровождение, правда?

– Нам нужно везение. Или они должны сделать глупость.

– Они ее не сделают. Такого больше не бывает. Мы их неплохо натренировали.

– Вот он!

Я вздрагиваю и дико озираюсь, потом смотрю на свой экран. Уэстхауз перевел нас на траекторию преследования. На мгновение я увидел мерцание – очевидно, выстрел Джонсон.

– Это командир эскадрильи?

– Она, – отвечает командир. – Она атакует. Мы наблюдаем.

– Командир! – кричит Канцонери. – Это не транспорт! Это чертов линкор – «Левиафан»!

На черном атласе задника раскинулся паучий шелк из прядильной машины черной вдовы – клаймера Джонсон. Зачарованный, я долго пялюсь в экран, хотя вся сцена длится мгновение. Мы снова ускользаем. На секунду я забываю крутить видеоленты.

Нырок-выстрел-нырок-выстрел-нырок-выстрел. Неужто так можно нанести какое-нибудь повреждение? Может быть, мы просто проверяем его… Канцонери говорит, что командир эскадрильи щекочет ноздри цели. Приходится верить ему на слово.

На источнике лазерного огня вспыхивает сверхновая.

Следующие несколько минут из жизни вычеркнуты. В животе пустота, как в свободном падении. Мозг цепенеет. Кто-то стонет. Не могу сказать, я или кто-то другой.

Тродаал повторяет вновь и вновь:

– Вот дерьмо. Так твою мать. Бренда.

Голос тихий, слова сыплются быстро, без интонации.

Рыболов начинает молитву:

– Господи, душам их яви милосердие Свое…

Молитва становится неразборчивым бормотанием. Через секунду я понимаю, что он имеет в виду тех, на борту линкора.

Огромный корабль ускользает во тьму, пока мы стоим, загипнотизированные гибелью сестер. Как же им, черт возьми, это удалось?

– Канцонери! Дайте мне анализ автоматической съемки.

– Есть, командир!

Через минуту:

– Ракета. Невидимая для радара. Сейчас еще кое-что просчитаю.

На это уходит пара минут. Оказывается, та фирма легко и просто нас пересчитала. Они знали, где мы появимся. Где мы должны появиться, чтобы произвести выстрел в глотку. И направили туда ракеты. Джонсон, наверное, так и не узнала, что в нее попало. По нам они не стреляли, поскольку мы были сзади.

– Они-то об экономии боеприпасов не волнуются, – глухо ворчит Яневич.

– «Левиафану» и не надо, – отрезаю я.

«Левиафанами» на флоте называют самые большие и опасные корабли противника. Как они сами их называют, нам неизвестно. У нас ничего подобного нет. Такой корабль вооружен до зубов и имеет экипаж до двадцати тысяч. Он может неограниченное время находиться в глубоком космосе.