Царьградская пленница - Александр Волков

Понятно, что Неждан во время своих скитаний по городу обращал внимание только на те эргастерии, где производились боевые доспехи. Ни самиатеры, ни лучники, ни делатели стрел его не интересовали. Но, завидев в окне мастерской кольчугу или панцирь, юноша входил в эргастерий и, пользуясь тем немногим запасом греческих слов, какие успел усвоить, просил принять его подмастерьем.

И всегда его встречал отказ, а когда он уходил, его провожали подозрительные взгляды хозяина. У каждого мастера были свои маленькие тайны, и он берег их как зеницу ока.

Наконец после нескольких дней бесплодных попыток Неждану повезло. У оружейника Ксенофонта заболели сразу два подмастерья, а надо было выполнить срочный заказ на панцири для императорской гвардии. Ксенофонт ухватился за предложение чужестранца с радостью. Неждан честно предупредил мастера, что проработает у него не больше двух недель, а потом ему надо будет возвращаться на Русь.

– Ладно, ладно, – сказал Ксенофонт, – поработай хоть две недели, а там мои подмастерья поправятся. Да ты умеешь ли работать по нашему делу? – спохватился грек.

Вместо ответа Неждан взял неоконченный наплечник и ловкими ударами начал придавать ему надлежащую форму.

– Вижу, дело тебе знакомое! – радостно воскликнул Ксенофонт.

Неждан начал работать. В эргастериях византийских мастеров рабочий день продолжался все светлое время суток, летом по четырнадцать-пятнадцать часов. Но, к огорчению грека, Неждан проводил за работой гораздо меньше времени – ведь он приходил с людьми Ефрема значительно позже солнечного восхода и должен был покидать город до заката. И, однако, даже за более короткое время работы парень успевал сделать не меньше других подмастерьев. Да при этом он еще старался подметить, нет ли у греков каких-либо особых приемов, которые было бы полезно перенять. Но таких приемов не оказалось. Больше того, Неждан заметил с тайной радостью, что греческим мастерам далеко до работников его отца, а уж про то, чтобы им потягаться с искусством Пересвета, и речи не могло быть. И еще одно открытие сделал парень: подмастерья Ксенофонта внимательно приглядывались к его работе и старались подражать его приемам.

«Эге, вон оно куда дело-то пошло! – злорадно думал Неждан. – Я собирался у вас поучиться, а вы на меня глаза пялите…»

Но особенно развеселил Неждана случай, происшедший через несколько дней после того, как он приступил к работе в эргастерии Ксенофонта.

Мастер с большим торжеством внес в оружейню кольчугу и воскликнул:

– Вот, достал редкостную вещь! Если нам удастся делать такие же по этому образцу, наше заведение станет первым в городе.

Неждан едва подавил крик изумления: кольчуга была из мастерской его отца! Парень узнал это по меткам, которые ставил на своих изделиях киевский оружейник. Да и без меток Неждану ли было не знать отцовскую работу! Очевидно, грек купил кольчугу у Ефрема: тот привез несколько доспехов, приобретенных у Пересвета.

Ксенофонт был наблюдателен: по загоревшемуся взору Неждана он догадался, что русский юноша имеет какое-то близкое отношение к принесенным доспехам, и льстиво заговорил:

– Быть может, ты, друг Василий (Неждан назвался своим крещеным именем, более привычным для греков), поучишь нас, как делать такие изумительные вещи? Я знаю, эта кольчуга из твоей страны…

Неждан едва не расхохотался. Вот как! Он шел сюда за секретами производства, а теперь должен выдавать свои! Нет уж, этого не будет. Не поможет он, Неждан, чужеземцам перенять русскую славу, русскую честь.

В этот вечер все подворье святого Мамы хохотало над греками, задумавшими за дешевку перехватить русское мастерство, и заодно добродушно подшучивало над Нежданом, который пошел за шерстью, а чуть не вернулся остриженным.

На следующий день Неждан, махнув рукой на заработанные деньги, не явился в эргастерий Ксенофонта. Он долго ходил по улицам Царьграда, приглядывался к кольчугам, выставленным в окнах оружейников, и твердо убедился, что все эти кольчуги русского производства.

«Ромеи не умеют делать кольчуг», – с этим отрадным известием Неждан вернулся в русский лагерь.

Прошло две недели с того дня, как Зоря и Светлана в первый раз побывали у матери. Ольга не сразу признала Угара в могучем незнакомце с окладистой бородой и густыми висячими усами. Встреча Угара и Ольги была радостная. А на детей Ольга не могла налюбоваться: так они выросли и изменились.

Родные пробыли у Ольги очень долго, и на рынок им пришлось бежать. Не явись они к вечерней поверке, Ефрему бы грозили большие неприятности. К счастью, они поспели вовремя, и только грузный Угар долго еще пыхтел и отдувался.

Оправдываясь перед новгородцем, Угар сказал:

– Прости, друг, ошибка вышла. Сам понимаешь, первый раз… Разговору-то было… А слёз… Вдругорядь будем осмотрительнее.

В последующие дни на Псамафийской улице побывали и Неждан, и Митяй, и кормчий Хрисанф, и начальник стражи Лютобор, и сам Ефрем, и даже многие гребцы и воины с «Единорога» и других лодей. В караване знали и любили обходительных и услужливых Зорю и Светлану, и всем лестно было посмотреть на их мать, которая в постылом плену не растерялась и сумела подать весточку о себе на далекую родину. Это нашествие посетителей произвело в доме Андрокла большое впечатление. Русскую пленницу, строгую и серьезную женщину, державшуюся с большим достоинством, рабы и прежде уважали. К Ольге постоянно обращались за советами, ей первой показывали покупку, стараясь услышать от нее похвалу. Ольга мирила поссорившихся и утешала обиженных. Словом, киевлянка была общепризнанной совестью двора.

Но теперь, когда ее посещали не только просто одетые славяне, но даже воины в блестящих латах и сам богатый гость Ефрем, рабы преисполнились еще большим уважением к Ольге. Иные уже почтительно именовали ее госпожой, полагая, что ей недолго осталось прозябать в доме Андрокла.

Понял это чутким детским сердцем и пятилетний Стратон. Прижимаясь к няньке, обхватив ее ручонками, он сердито кричал:

– Никому не отдам мою маму! Пусть эти чужие не ходят сюда! Мама моя, моя!..

Шумиха в доме, созданная вокруг Ольги, никак не благоприятствовала планам ее выкупа. Это прежде всего понял Ефрем, понимала и Ольга. Но у нее не хватало духу сказать сыну, дочери и всем, кто принимал в ней участие, чтобы они приходили пореже. Ведь видеть их было для нее такой отрадой! И еще неизвестно, согласится ли продать ее хозяин! И если Ольга останется в Царьграде, то воспоминания об упущенных часах встречи с родными и земляками будут для нее очень тяжелы.

У Зори явился дерзкий план. Если нельзя будет выкупить мать, то можно похитить ее, тайком вывести из города и где-нибудь скрыть до отплытия каравана. В простоте сердечной юноша поделился своими мыслями с Ефремом. Новгородец страшно перепугался.

– С ума, что ли, ты спятил, парень! Такие словеса глаголешь! Да знаешь ли ты, безумное чадо, какая мне за сие кара грозит?!