Заводное сердце. Девочка из ниоткуда - Ася Плошкина

– Он мне нужен. Пока.

– Он не Мастер, у него нет знаний, которые ты так ищешь.

– Он создал живое, разумное существо. Создал из ничего.

– Манускрипт уже в Вышеграде. Ты сам об этом говорил. Без манускрипта этот предатель – просто пустое место. А ты церемонишься с ним, как будто…

– Регина, – предостерегающе произнес Магистр.

– Он не заслуживает особого отношения! Любого другого на его месте…

– Регина…

– Ты не хочешь подумать обо мне. О том, что я чувствую, зная, что этот человек до сих пор не поплатился за все, что сделал! – Женщина вскочила с места.

– Он в казематах. И расплачивается за свои ошибки сполна.

– Этого недостаточно! Твоя сестра… Ты сам говорил, что она погибла по вине таких, как Кручинин. Говорил, что больше не допустишь такого. Что построишь мир, в котором каждая шестеренка знает свое…

– Довольно! – Магистр обернулся. От его взгляда по спине гостьи пробежал озноб. – Ты забываешь, с кем говоришь. Осторожнее. У моего терпения тоже есть предел.

– Я думала, что говорю с любимым мужчиной, – помолчав, прошептала Регина.

– Ты знаешь, как я отношусь к тебе, – голос Магистра звучал уже мягче. – Никому, кроме тебя, не сошли бы с рук такие слова.

– Кручинин лишил меня почти всего, что мне было дорого. – Регина опустила голову. – Славы. Обожания. Будущего. Он лишил меня цирка, лишил возможности летать под куполом и слышать рукоплескание толпы. Из-за его часовой машины я превратилась в неповоротливую калеку, и теперь только и могу, что учить танцам глупых девиц! Ты же знаешь, что он со мной сделал!

Женщина подняла лицо и посмотрела на Магистра влажными зелеными глазами. Ухватившись за алый бархат платья, она потянула подол наверх, обнажая стальные трубки, шарниры и пружины, из которых состояла ее правая голень.

– Регина, – Магистр перехватил тонкое запястье и прижал женщину к себе. – Твоя боль – это моя боль. И Кручинин заплатит за каждую слезу, которую тебе пришлось пролить, – он провел рукой по мягким волосам, по дрожащим от беззвучных рыданий плечам, по прямой спине.

– И ведь никто, – Регина всхлипнула, – никто, кроме меня, не считает его виноватым. Ему даже не пытались предъявить обвинения! Не нашли никаких дефектов… Чушь! Кручинин спроектировал этот чертов механизм!

– Послушай.

– Столько времени прошло, – женщина уткнулась лицом в грудь Магистра. – Мне давно пора смириться. Но я все время вспоминаю тот вечер. Вспоминаю каждый свой шаг, каждый поворот и прыжок. Я не могла оступиться! Значит, дело в машине. И я не успокоюсь, пока Кручинин не ответит…

– Он ответит, если ты этого хочешь, – мягко произнес Магистр. – Если это принесет тебе покой.

– Прости меня, – прошептала Регина.

– Осталось совсем немного. Как только я заполучу то, что мне нужно, ты сама выберешь, что сделать с Кручининым. Обещаю.

Регина помолчала. Рыдания начали понемногу стихать. Наконец женщина подняла на Магистра бледное заплаканное лицо и улыбнулась:

– Этого стоит ждать.

– Я никогда не устану тобой любоваться, – Магистр с нежностью провел ладонью по влажным щекам Регины, убрал за ухо блестящую прядь. – Но я больше не хочу ничего слышать о Кручинине. Я сыт сполна разговорами о нем.

– У нас так мало времени, а я трачу его на ссоры и слезы, – виновато вздохнула женщина.

– Тсс! – Магистр приложил палец к губам Регины и, взяв ее за руку, нырнул в темную глубину комнаты.

Скрипнула рассохшаяся деревянная дверца, и в проеме показалась растрепанная голова Захара.

– Уф, – выдохнул он, влезая на чердак. – Никогда не думал, что в Цареграде столько ищеек. На каждом углу.

– Не стоило тебе выходить. Это опасно! – Варя подняла на друга взволнованные глаза. Она сидела в углу, прислонившись к едва теплой стене и кутаясь в пелерину.

– Голод – еще опаснее. От него, знаешь ли, и помереть можно.

Захар положил рядом с девушкой шуршащий газетный сверток. Она приподняла бумажный край и увидела свежий хлеб, бутылку молока и два яблока.

– Как тебе удалось?

– Помог бакалейщику коробки в лавку перетаскать. Шел мимо, смотрю – грузовоз подъехал. Сразу понял, что сейчас работа для меня найдется.

– Ты не должен был… Мне так стыдно, я совершенно ничего не умею.

– А вот и нет. С механомобилем вчера отлично управлялась. А сегодня, – мальчишка оглядел комнату, из которой исчезли и пыль, и мусор, – чистоту навела не хуже «Подметайки». Неужели в гимназии научили? – В глазах Захара зажглись веселые искорки.

– Не такая уж я и белоручка! – надулась Варя.

– Да знаю я, знаю! Не обижайся. Давай есть, с ночи ни крошки во рту не было. В животе так бурчит, что скоро все Блюстители сбегутся.

– Тебе удалось что-то узнать? – Варя отломила кусок хлеба и протянула другу.

– Что там узнаешь? Портреты наши без конца показывают, даже в газетах напечатали. Как будто есть только две новости – мы с тобой и этот, как его… Механический бал в Грандъ-театре. Про него тоже кричат с каждого столба.

За грязным окошком раздался нарастающий шум, и вскоре промелькнула огромная тень патрульного цеппелина. Друзья замолчали и плотнее прижались к стене.

– Что же мы будем делать дальше? – прошептала Варя, когда шум затих.

– Я думал сегодня пойти на Червонную площадь. Поглядеть на Цитадель – сколько там стражей, когда сменяется караул. Если твоего отца и мою маму держат там, в казематах, нужно сперва как следует осмотреться.

– Я пойду с тобой!

– Ума лишилась?! Да тебя схватит первый же городовой.

– Значит, пойдем, когда стемнеет, – Варя упрямо мотнула головой.

– Там толпа народу! И гуляки, и торговцы, и даже важная публика попадается. Тебя же вмиг узнают!

– Может, и нет. В толпе легче затеряться. Надвинуть капюшон пониже, не привлекать внимания. Никто не ожидает, что у нас хватит смелости выйти.

Захар набрал побольше воздуха, собираясь возразить, но тут же задумался.

– А вообще, знаешь, – мальчишка почесал в лохматом затылке. – Не так уж это и глупо. Стоит рискнуть.

Когда ноябрьские сумерки налипли на чердачное окошко, друзья по очереди спустились по грязной лестнице и выскользнули во двор.

Варя набросила капюшон и шла, уставившись себе под ноги. Блюстителей на пестрых улочках Среднего города и правда было много. Они стояли у дверей магазинчиков, выхватывали из толпы случайных прохожих, показывали передовицы «Цареградских Ведомостей» и «Гласа Прогресса», задавали вопросы. Друзьям то и дело приходилось нырять в темные безлюдные проулки или замирать у ярких витрин, делая вид, что рассматривают товар.