Талисман Белой Волчицы - Ирина Мельникова

Все эти новости уже по традиции Алексею сообщал Владимир Константинович, но в последние три дня его заменил Михаил. Не по обычаю тихий, он возвращался с прогулки, усаживался в кресло, громко и протяжно вздыхал, из чего Алексей сделал вывод, что прогулки ему радости не приносят, вероятно, из-за чрезмерной холодности Маши. Девушка, насколько он понимал, терпела купца рядом с собой только из благодарности за помощь и заботу, которую он проявил в ту печальную ночь ее ранения и гибели Тригера.

В дверь постучали. Алексей бросил взгляд на часы. Сегодня Михаил припозднился. Неужто Маша смилостивилась над ним и позволила себе погулять чуть дольше?

— Входите! — крикнул он в сторону двери. Но на пороге против обыкновения возник Владимир Константинович.

Учитель был явно взволнован.

Не проронив ни слова, он прошел к кожаному с истертыми подлокотниками креслу, над которым возвышался разлапистый фикус, и, что-то недовольно проворчав, устроился в нем.

Алексей молча наблюдал за ним.

Владимир Константинович опять же не по обычаю нервно постучал пальцами по подлокотнику и без всяких предисловий заявил:

— Михаил просил руки у Маши. И только что пытался убедить меня в том, что это лучший для нее вариант.

Алексей похолодел, но постарался не показать виду, насколько сражен подобным известием.

— И что же Маша? Согласилась?

— Нет, отказала, — вздохнул Владимир Константинович, — причем очень категорично. Михаил крайне обижен.

Около часа изливал мне душу, говорил, что искренне любит ее и что только Маша способна изменить его жизнь в лучшую сторону.

— Но изменится ли при этом Машина жизнь в лучшую сторону? — Алексей не смотрел на учителя. Уставившись в бумаги, он ничего в них не видел и старался только, чтобы голос не слишком дрожал, выдавая его смятение и растерянность.

— Он считает, что Маша просто не понимает своего счастья. У нее будет гораздо больше возможностей заниматься научными изысканиями. Михаил в состоянии снарядить любую экспедицию и сам с удовольствием будет ей во всем помогать. Я уже рассказывал вам, Илья, что в душе он как раз не купец и не промышленник.

— Я вижу, что вы тоже огорчены Машиным отказом?

— Как сказать, Илья! — вздохнул учитель. — Я очень хочу, чтобы Машенька была счастлива, но в то же время боюсь, что ее запрут в золотой клетке, а все обещания Михаила окажутся всего лишь обещаниями. Но с другой стороны, он чуть ли не плакал, когда мы с ним разговаривали. Похоже, что он действительно любит Машу и готов сделать все, что она ни пожелает…

— Самое главное — любит ли его Маша?

— Я пытался с ней поговорить, но поначалу она даже не хотела открывать мне дверь. Потом все-таки открыла, но сообщила, что отказывается выходить замуж за Михаила по той причине, что вовсе не намерена создавать семью. Дескать, это первейшая помеха ее научной работе. Я сказал, что это глупости, но она рассердилась на меня и снова закрылась в своей комнате. Но, — Владимир Константинович посмотрел на потемневшие окна, затем, слегка прищурившись, на Алексея и с видом заговорщика произнес:

— Четверть часа назад я вновь постучался к ней и позвал пить чай, но Маша мне не ответила. И я, Илья, услышал, что она несколько раз всхлипнула. Выходит, не все так просто, как кажется.

— Выходит, что так, — вздохнул Алексей.

— Не печальтесь, Илья. — Владимир Константинович смотрел на него с явным сожалением. — Вы — прекрасный молодой человек и, кажется, нравитесь Маше, но с вами она тем более не свяжет свою судьбу. Простите меня за прямоту, но вы, на мой взгляд, слишком мягки по характеру, но в то же время чрезвычайно самолюбивы. Она из вас веревки будет вить, а вы страдать при этом… Поймите, из подобного союза ничего хорошего не получится.

— Вероятно, вы правы. — Алексей исподлобья посмотрел на учителя. — По правде сказать, я никаких особых намерений по отношению к Маше не имел, Владимир Константинович. Она — милая, умная девушка. Мы с ней подружились, мне приятно ее общество, а на большее я не рассчитываю.

К тому же мои служебные обязанности по большей части несовместимы с семейным счастьем…

— Эка вы загнули, Илья! — замахал на него руками учитель. — «Служебные обязанности…» «несовместимы…»

Только от вас самого зависит, насколько они окажутся совместимы и с семьей, и с детками, когда те появятся. Согласитесь, просто не пришло время, чтоб вы задумались над этим вопросом серьезно. Наступит пора, когда вы влюбитесь по-настоящему, и тогда посмотрим, сумеют ли служебные обязанности заслонить вашу любовь.

Алексей пожал плечами:

— Честно сказать, я не хотел бы забивать себе голову подобными мыслями. В данный момент меня больше волнует, кому помешал Тригер и где скрываются его убийцы.

— Да-а, — протянул задумчиво учитель, — ужасная, дикая смерть! Одно утешает, что он не успел ничего почувствовать! Но, — Владимир Константинович поднял вверх указательный палец и словно погрозил кому-то, — кара небесная не минует убийцу, и смерть его будет еще более ужасна и мучительна, чем та, что настигла Генриха Ивановича.

Он поднялся с кресла, посмотрел на часы.

— Пойдемте лучше чай пить, Илья! Глаза у вас красные от бумаг, пора уже и отдыхать!

— Простите, Владимир Константинович, но только сейчас самая работа пошла. Жалко отвлекаться.

— Ну смотрите, — с сожалением в голосе произнес учитель. — А то бы еще погутарили перед сном. — Он прошел к выходу, но на пороге остановился. — Я все-таки пришлю Лукерью. Пусть чаю принесет да пирогов. Сегодня они у нее не только с рыбой. Говорит, исключительно для Ильи Николаевича с черникой напекла. Для глаз, мол, черника весьма полезна.

— Спасибо, — вздохнул Алексей, соглашаясь, зная по прежнему опыту, что отказ вызовет долгие уговоры и он все равно вынужден будет сдаться. Видно, прав Владимир Константинович, утверждая, что у него излишне мягкий характер и все только и знают, что вьют из него веревки… И Тартищев, и даже Вавилов… Он опять вздохнул, почувствовав вдруг, как соскучился по Североеланску. И с тоской посмотрел на окна, за которыми тонул в серой ночной мгле Тесинск, такой тихий и мирный на первый взгляд. И понял, что сегодняшний день — только начало в череде тех нескончаемых дней и ночей, которые ему предстоит провести в этой глухомани, чтобы распутать тугой узел, сплетенный из человеческих пороков и бед.

Он отодвинул в сторону часть бумаг, освобождая место для подноса, на котором Лукерья, по обычаю, важно поджав губы, принесла чашку С чаем, молочник со сливками, вазочку с вареньем и блюдо с десятком, не менее, пирогов. Кухарка дождалась, когда Алексей надкусит пирог и молча закатит глаза под потолок, изображая блаженство, и, удовлетворенно усмехнувшись, вынесла свое пышное тело за пределы кабинета.

Алексей с удовольствием съел два пирога, выпил чай, настоянный, как хвасталась Лукерья, чуть ли не на двадцати таежных травах, подивился в очередной раз приливу бодрости, последовавшему за этим, и опять уткнулся в свои бумаги.