Дорога в Аризону - Игорь Чебыкин

та же ватага, что и на футбольное поле несколькими днями раньше. Один из бойцов оказался лишним (Дыбе удалось собрать под свои знамена лишь восемь приспешников). Лишнего поставили на "атасе", и стороны приступили к выяснению отношений. Надо было поторапливаться, так как драчунов в любой момент могли застукать взрослые. Толику в соперники достался тот самый вертлявый пацан, предложивший драку стенка на стенку. Свой невеликий рост и габариты он с лихвой компенсировал невероятной подвижностью: Тэтэ никак не мог попасть толком в эту юркую, возникающую то тут, то там фигурку бесенка. Впрочем, и сам Толик выпадов вертлявого до поры-до времени не пропускал. Соперники опасливо плясали друг против друга с согнутыми в локтях руками, как английские джентльмены на ринге. Справа и слева, между тем, слышалось пыхтение, хэканье и глухие звуки достигающих цели хуков, джэбов и апперкотов: пацаны вокруг трудились вовсю. Затишье в мини-дуэли с участием Толика также оказалось недолгим. Усыпив бдительность Тэтэ, вертлявый вдруг молниеносно саданул его ногой в живот. В следующее мгновение в ухе у согнувшегося пополам Толика бабахнула новогодняя хлопушка, взметнувшись перед глазами слепящими брызгами. Еще секунда, и его накрыл бы шквал добивающих ударов, однако Тэтэ, отшатнувшись в сторону, каким-то чудом не только сумел устоять, но и, действуя больше наугад, чем зримо, подсекающим движением рубанул ногой вертлявого по голени. Вертлявый, не ожидавший такой прыти от сломленного, казалось, противника, плюхнулся навзничь на пыльную бугристую землю. Вернуться в исходное положение и продолжить схватку ему не удалось: на пустырь откуда-то выскочили какие-то тетки в синих фабричных халатах с криками "А ну прекратите немедленно! Мы сейчас милицию вызовем!". Нарываться на близкое знакомство с капитаном Милогрубовым и его подручными не хотелось. Пацаны бросились к пасущимся в сторонке табунчикам своих дипломатов и, похватав их, разбежались кто куда.

Воссоединились они на соседней улице. Парней из соседней школы нигде не было видно. Довольный Перс сиял, как пряжка на ремне у дембеля. Быстро отправив своего легковесного соперника в нокдаун, он, игнорируя все законы и правила драки, несколько раз пнул его в грудь ("в грудак", как говорил Перс), от чего поверженного пацана, по словам безжалостного мажора, аж развернуло на земле, будто манекен. Дыба, которому одноклассники были обязаны баталией на пустыре, сокрушался, что, не успел, как следует, навешать своему обидчику. Колу Мартьянову, напротив, вполне хватило времени на то, чтобы бульдозером пройтись по своей несчастной жертве. Не обошлось и без ранений. Змей прижимал к разбитому носу платок. Венька с озабоченным видом аккуратно ощупывал шатающийся, как ему казалось, клык. Драться он пошел, потому что пошел Толик. А Толик поперся на пустырь из-за Перса: он не мог допустить, чтобы Перс, живописуя потом Нике подробности сечи у типографии и собственного героического в ней участия, упомянул ненароком, что Топчин струсил и не пошел драться. Если чего и боялся Толик, так это прослыть слабаком и трусом в глазах своей неприступной возлюбленной.

Потасовка на пустыре была последней дракой Тэтэ в школе. О чем он в тот момент, конечно, не догадывался.

Глава 20

Учеба постепенно вошла в привычную колею. Дни летели один за другим, подстегивая недели, а те, в свою очередь, подгоняли месяцы. И вот уже наступил ноябрь — единственный нелюбимый Толиком месяц, мерзкий выкидыш календаря, пустой и грязный коридор из осени в зиму. Золотая осень уже скрылась за поворотом, а до зимы с ее белым снегом и новогодним разгуляем надо было еще идти и идти. Бывало так, что сострадательная природа уже в конце октября одевала снежным покровом замерзшие улицы и деревья, но чаще случалось так, что снег выпадал лишь во второй половине, а то и в самом конце ноября. В преддверии этого долгожданного момента приходилось жить, точнее, существовать в тоскливом плоском измерении со всхлипывающей жижей под ногами, хнычущим небом, тотальной серостью и пробирающим до костей сырым холодом.

Единственной отрадой месяца было 7 ноября и увязавшееся за ним праздным компаньоном 8-е — нерабочие дни, согретые тысячами огненных стягов, улыбками людей, полукарнавальным шествием по улицам и проспектам, бодрящей музыкой и зычными голосами дикторов в громкоговорителях, праздничными яствами и горячительными напитками в домах советских людей. В эти дни само время поворачивалось вспять, и октябрь, благоговейно нареченный "Великим", на пару суток вновь вступал в свои права. И без того священное для каждого советского гражданина слово "октябрь" и его многочисленные производные владычествовали повсюду — на транспарантах, почтовых открытках, заблаговременно отправленных далекими родственниками, в передовицах газет, официальных и неофициальных речах и выступлениях. Взрослые, между собой называя 7 ноября разминкой перед Новым годом, расстилали на столах чистые скатерти, которые к концу застолья становились похожими на простыню девственницы после первой брачной ночи, поднимали рюмки и бокалы, произносили косноязычные, но искренние здравицы, признавались друг другу в любви и уважении, пели протяжные песни, подперев руками усталые головушки. Иногда календарь подкладывал людям свинью в виде праздника, выпавшего на выходные дни. Это обстоятельство не убивало праздничного настроения, но в душе все же копошился червяк сожаления о потерянном дне отдыха, брошенном в топку общественного долга. Особенно обидно это было сознавать школьникам.

На сей раз, хвала небесам, 7 ноября пришелся на понедельник, 8-е — на вторник, а это значило, что об учебе можно было забыть аж на четыре дня. Маленькие каникулы, да и только! Что, впрочем, не избавило учеников от необходимости в праздничный день явиться в школу спозаранку.

Школьный двор выглядел как двор призывного пункта перед отправкой новобранцев в армию. Многоголосая толпа невыспавшихся, но оживленных детей, предвкушающих торжественный марш по городу, гомонила и бесилась, не обращая внимания на истошные командные крики мечущихся учителей и военрука Самвела Автаваздовича по прозвищу Самвел Автоматович. В отворотах детских пальто пунцовели пионерские галстуки и псевдореволюционные банты, у девочек из-под курток выглядывали белые фартуки. Десятиклассник Долбодуев, судя по его невозмутимому виду, морально и физически уже был готов к тому, чтобы пронести по городу свой крест — знамя школы с золотой опушкой и копьеносным древком. Другим, не менее крепким старшеклассникам учителя выдавали транспаранты с броскими надписями "Учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин!" и "Ни шагу назад, ни шагу на месте, а только вперед и только вместе!", портреты вождя мирового пролетариата, а также фанерные конструкции, изображающие раскрытые книги, на которых чья-то озорная рука иногда писала фломастером слово "Камасутра". Ученикам помладше вручали большие бумажные гвоздики и маленькие красные флажки, коими надо было счастливо