Дворец утопленницы - Кристин Мэнган

– Как скажете, – заявила она, приглаживая волосы. И будто бы собралась что-то добавить, но мгновение спустя молча развернулась и направилась к выходу.

– У нее самой-то все будет хорошо? – спросила Фрэнки, глядя в пустоту, туда, где еще секунду назад стояла Джек.

Леонард со вздохом подхватил чемоданы.

– Горя с вами не оберешься. Джек вечно твердит, что мы с тобой ее в могилу сведем. А я что-то боюсь, как бы это вы меня туда не свели. – Он поцеловал Фрэнки в щеку. – Не переживай, она справится. Ты ведь знаешь Джек, пару дней покипятится, а там и остынет.

Фрэнки кивнула.

– Скажи ей, чтоб звонила.

– Скажу.

Когда Леонард скрылся из виду, она еще долго стояла одна в гостиной. Не смотрела в окно на их удаляющиеся спины, не видела, обернулась ли Джек напоследок, бросила ли через плечо встревоженный взгляд, – хотелось надеяться, что да, страшно было представить, что нет. Фрэнки не двигалась, пока тело не покрылось мурашками, пока холод, ползущий вверх по ногам, не пробрал до костей, пока не начала бить дрожь. Лишь тогда она поднялась на третий этаж, пустила горячую воду и долго лежала в ванне среди густых белесых клубов пара, наблюдая, как кожа сперва краснеет от жара, а потом светлеет, постепенно остывая.

Остаток дня она провела в пасмурном настроении, которому вторила погода за окном: завеса дождя становилась все плотнее, а туман – все непрогляднее, будто намеревался поглотить Венецию без остатка. Порывы ветра ударялись о стены палаццо, набрасывались на всякого, кто осмеливался показать нос на улицу. Ближе к вечеру, бесцельно переходя из одной комнаты в другую, Фрэнки с удивлением осознала, что город снаружи почти исчез – никаких гондол, никаких признаков жизни.

Одиночество казалось абсолютным.

Позже, стоя посреди холла, – дело было днем, но из-за ненастной погоды и полумрака снаружи казалось, что уже вечер, – Фрэнки краем глаза уловила какое-то мимолетное движение.

Она сама не помнила, зачем пришла туда. Вероятно, со скуки – без друзей и без романа в палаццо царила тягостная пустота. Ища, чем бы занять голову, как бы еще отвлечься от мрачных мыслей, она спустилась на первый этаж и остановилась недалеко от окна в позе, которую давным-давно, в детстве, приходилось принимать на занятиях у мадам Дюмонт, демонстрируя выворот стоп. Замерев во второй позиции – руки в стороны и чуть вперед, – она заметила, как что-то шевельнулось на периферии зрения. На секунду она оцепенела, но тут же уронила руки и бросилась к окну.

На другой половине палаццо кто-то был, и этот кто-то наблюдал за ней. Фрэнки провела ладонью по стеклу с фацетом, грязному и мутному от возраста, в безнадежной попытке его отчистить, но очертания снаружи остались неясными. И все же сомнений быть не могло. Силуэт на той стороне определенно принадлежал человеку, который, стоя у окна, смотрел на дождь. И на Фрэнки.

Не теряя ни секунды, она бегом спустилась по лестнице, пересекла двор и замолотила кулаком в дверь – громко и напористо. А не дождавшись ответа, закричала:

– Эй, вы! Я вас вижу! – Шум дождя проглотил ее слова. – Я вас вижу! – крикнула она снова.

Как и ожидалось, реакции не последовало. Фрэнки надавила на кнопку звонка – раз, другой, третий. Дала себе время отдышаться. А затем, наперекор здравому смыслу, наперекор внутреннему голосу, который уговаривал вернуться домой, взялась за ручку и повернула ее.

Дверь, щелкнув, отворилась.

Внутри эта половина палаццо была отражением противоположной. Все в ней было точно так же – и совсем не так. Фрэнки будто попала в Зазеркалье. Гостиная походила на ее гостиную, но выглядела совершенно иначе. Та же планировка, та же мебель – призрачные вещи, накрытые ветхими, загрубевшими от времени и пыли простынями, к которым не прикасались уже много лет. Она вспомнила, как ребенком боялась Бармаглота, готового в любой момент наброситься из темноты, и застыла у лестницы, не смея ступить ни шагу на непослушных, ватных ногах.

Снова позвала хозяев, но и теперь никто не откликнулся. Медленно продвигаясь вглубь палаццо, она слышала лишь шелест собственных шагов, а за ее босыми ступнями тянулся мокрый шлейф непогоды. Фрэнки звала все тише, тише, пока не умолкла совсем. Гостиная осталась позади, и, минуя одну за другой дальние комнаты пиано нобиле, легко скользя по плитам пола, она все отчетливее понимала: здесь никто не живет. Во всяком случае, никому не следовало бы здесь жить.

На третьем этаже стояла все та же пронзительная тишина. Фрэнки и сама не знала, чего ждет – что из-за занавески выскочит привидение, станет грохотать цепями? Нет, ничего и никого там не было.

От идеи подняться на чердак она едва не отказалась. Соваться туда лишний раз ей не приходило в голову и на своей половине, а уж здесь и подавно. И все же, зная, что не сможет спать спокойно, не обыскав все помещения, она заставила себя медленно, ступенька за ступенькой, взобраться наверх.

Проходя по коридору вдоль череды крохотных комнатушек, она вбирала глазами пустоту. И вдруг, уже готовясь с облегчением выдохнуть, спуститься во двор, наконец примириться с мыслью, что ей все померещилось, застыла у двери в последнюю. В дальнем углу, там, где в других каморках зияла пустота, в этой виднелась груда одеял – немудрящая замена постели.

Впрочем, не ошиблась ли она? В конце концов, это тряпье могли оставить предыдущие хозяева квартиры, кто-то из арендаторов мог скинуть пару покрывал с диванов и забыть при переезде. Но в этом Фрэнки почему-то сомневалась. Новая уверенность стучала в висках. Все это время она воображала себе бог знает что – пожилую пару, спрятавшуюся от чужих глаз среди древних, крошащихся стен, одинокую женщину, проводящую дни в бесцельных скитаниях по пустым комнатам, – и лишь теперь поняла, что никого из этих людей никогда не существовало. Здесь не было ничего, кроме пыли, паутины и щупалец влаги, темнеющих на потолке, тянущихся к стенам. Воздух был пропитан их затхлой, плесневелой вонью. Фрэнки сдернула с головы платок, прижала к лицу. Развернувшись, она бросилась вниз по лестнице – прочь из этого проклятого места, из этого саркофага, откуда боялась не найти выхода. Нет, она не из тех, кто верит в призраков, но есть на свете вещи и пострашнее.

Распахнув дверь, она вырвалась из холла во двор, вне себя от счастья подставила лицо дождю и ветру. Жадно хватая ртом воздух, попыталась усмирить разбушевавшееся сердце.

Вернувшись в спальню, Фрэнки тут же принялась за сборы.

Прочь из Венеции, и как можно скорее.

Водные такси не ходили, гондолы, укрытые брезентом, сиротливо покачивались у причалов. Ну что ж, значит, пешком.

Внутренний двор затопило. Сквозь решетчатые ворота, отделявшие палаццо от канала, струилась вода. Старая резная гондола трепыхалась на волнах, гремела цепью, точно умоляя спустить ее с привязи. Металлический лязг гулко отскакивал от стен. Фрэнки невольно дернула плечами, из-за шума ли, из-за дождя ли, и это безотчетное движение пустило по телу дрожь, которую она не сумела унять и затряслась вся, с ног до головы, стуча зубами. На мгновение она оцепенела, застыла посреди двора, почти не чувствуя ледяных рук.