Дурные приметы - Виктор Пронин

Услышав предложение Самохина, Евлентьев встревожился. Да, он ожидал чего-то похожего, но такое... До этого он в своих предположениях не доходил. Он понимал, что отказать Самохину будет тяжело, тот всегда может напомнить о деньгах. Но, с другой стороны, он сделал все, о чем Самохин его просил, он перед ним чист. А если уж станет совсем невмоготу, можно поторговаться, кое-что вернуть, а можно и просто послать своего старого друга подальше.

Однако после того, как Самохин назвал цену, Евлентьев немного успокоился, он даже почувствовал некоторое превосходство. И было еще одно, еле уловимое чувство, где-то в самых затаенных уголках евлентьевской души забрезжил просвет.

Евлентьев и сам не смог объяснить, что именно в нем возникло, но, не зная еще сути зарождающегося решения, он понял, что не отвергнет предложения.

Слова, которые он произнес, были неожиданными и для него самого.

— Гена. Во-первых, десять тысяч — это несерьезно. Я немного знаком с расценками. В доме отдыха, куда ты запихнул меня однажды, нам о многом говорили...

— Сколько ты хочешь?

— Я о другом... Это известный человек?

— Он широко известен в узких кругах. Ты никогда о нем не слышал. Могу назвать... Назвать?

— Не надо.

— Могу дать аванс.

— Не надо.

— Если хочешь, вообще расплачусь вперед!

— Нет, Гена, нет. Скажи... Все это дело затеял ты один?

Самохин промолчал.

— Сколько вас? — спросил Евлентьев.

— Несколько.

— И все обо мне знают?

— О тебе не знает никто. Потому что я прекрасно понимаю — это единственный шанс уцелеть мне самому.

— А у меня такой шанс есть? — спросил Евлентьев, глядя на астры у входа в метро.

— Да.

— Не понял? — Евлентьев повернулся к Самохину-В каком смысле да? Если я убегу от органов, то я не убегу от тебя, от твоих приятелей, которые так обиделись на несчастного... Как там его?

Самохин долго молчал, барабанил пальцами по приборной доске, сопел, показывая, как он обижен оскорбительным предположением Евлентьева.

— Значит, так, старик, — наконец произнес он. — Может быть, это покажется тебе слишком уж зловещим, но дело в том... Дело в том, что если все кончится хорошо... Если все кончится хорошо...

— То ты подберешь мне еще одну сволочь?

— Можно и так сказать. Поэтому и я, и остальные ребята очень заинтересованы в том, чтобы у тебя все получилось чисто и гладко. Не надо, старик, меня подозревать... Мы с тобой крепко завязаны. Если начнется следствие, они в первый же день установят наше с тобой общее прошлое... Соседство, учеба, девочки...

Даже если они ничего не докажут, я буду замаран и навсегда вычеркнут из нашего списка.

— Из какого такого списка? — настороженно спросил Евлентьев, опасливо покосившись на Самохина.

— Ну, скажем... Из списка банкиров. Из списка людей, которым можно доверять, на которых можно положиться, с кем можно иметь дело. И так далее. А эта гнида, это дерьмо собачье... Тебе все грехи простятся, если уберешь его с лица земли! Видел демонстрации старух, которых ограбили, лишили всех сбережений, послали подальше? Видел? Это он. Видел взорванную машину, из которой людей по кускам вынимали? Две недели назад по телевидению показывали, видел? Это он. А про отравленного в собственном кабинете банкира читал? Там вместе с ним загнулось еще несколько человек... Это тоже он.

Евлентьев молча наблюдал жизнь Савеловского вокзала. Подходили и отходили автобусы, где-то справа, еле видимые в просвете между киосками, проносились поезда, бежали люди с сумками то к автобусам, то к электричкам. У бабок покупали астры, понемногу покупали, по несколько штук, и странно, именно эти скромные покупки почему-то задевали Евлентьева, ему казалось, что астры можно покупать только ведрами, только охапками. Хоть бы один купил большой букет, хоть бы один — для Евлентьева это стало почему-то важным, он ждал такого покупателя, как хорошую, счастливую примету. Но его все не было, а покупки мелкие по три, пять цветков казались ему приметой дурной.

— А почему бы вам не обратиться к профессиональным ребятам? — спросил он у Самохина.

— Хочу дать тебе хорошо заработать, — усмехнулся Самохин.

— Нет, Гена... Не надо мне таких заработков... Я серьезно спрашиваю.

— Хорошо... Видишь ли, Виталик, связываться с профессиональными ребятами, как ты их назвал... Опасно. Это обоюдоострое оружие. Беспредел. Кто поручится, что они не пойдут к этой сволочи и эта сволочь попросту их перекупит, заплатит вдвое, втрое больше и они хлопнут меня? Ты поручишься?

— И так, значит, бывает, — обронил Евлентьев озадаченно.

— Только так и бывает. А если иначе, то только так, как у нас с тобой.

— А как у нас с тобой?

— Давняя дружба, назовем это дружбой, если ты не возражаешь...

— Не возражаю.

— Давнее знакомство, если уж точнее... У нас с тобой было кое-что в прошлом... Мы сотрудничаем. Мы завязаны друг на друге. Я не могу допустить, что ты пойдешь к этому дерьму торговаться. Ты не тот человек.

— А какой я человек?

— Старик, не заставляй меня говорить фальшивых слов.

— Говори искренние! — рассмеялся Евлентьев.

— Извини, но так уж сложилось в нашей жизни... Слова искренние, доброжелательные кажутся фальшивыми. А когда матом кого кроешь — вроде от всей души. Пошлешь кого-то подальше, никто не усомнится в твоей искренности. А начинаешь что-то хорошее о человеке говорить... Получается кавказский тост. Но я скажу, раз уж ты этого хочешь... В тебе, старик, есть порядочность. Ты не продажный. Я это очень остро чувствую. Деньги ты у меня брал, но не попросил ни пазу. Ты ни разу не сказал, что даю маловато, не пожаловался на какие-то свои трудности, а я ведь знаю, что без них не бывает. Я банкир, я знаю, зачем люди рвутся ко мне в кабинет, за деньгами рвутся, за большими деньгами. А тебе и в голову не пришло, что я могу дать тебе денег на киоск, на магазин, чтобы открыть свое дело... Ты ведь мог организовать бригаду разносчиков по электричкам, забегаловку какую-нибудь открыть... Я все вижу, старик.

— Магазин? От рэкетиров не отобьешься, — передернул плечами Евлентьев.

— Чепуха! И крышу я смог бы обеспечить... Извини, но я немного использовал это твое качество. Весной ты крепко меня выручил.

— Да ладно тебе! Выручил... Стекла побил, и вся недолга!

— Ни фига, старик! Ни фига! Тот мужик крепко задумался. Он понял, что вся его охрана, вся сигнализация, скрытые камеры, амбалы с автоматами, бронированные автомобили — все это фигня собачья! Он сделал все, что от него требовалось.

Сейчас с ним можно работать.

— И ты с ним работаешь? — удивился Евлентьев.