6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

посреди ровного поля. Слишком велика жертва для настоящего момента: бой проигран, дела же не поправить.

Артиллерийский огонь противника стал заметно ослабевать и постепенно совершенно прекратился.

Впереди все затихло, и только германские колонны все ближе и ближе продвигаются к позиции, занятой 6-й батареей. Вот они уже совсем близко: нас разделяет расстояние не больше одной версты.

Нагрузив передки и зарядные ящики ранеными пехотинцами, прикрываясь бугром, за которым только что стояли орудия, 6-я батарея тихо, шагом, двинулась назад, в направлении отступающих наших войск, и ушла с этого кровавого поля спокойно, без единого выстрела со стороны неприятеля.

Пройдя версты 3–4, мы проехали через нашу лежащую пехотную цепь, прикрывающую общее отступление разбитого корпуса.

В это время голову мою настойчиво беспокоила мысль: для чего было проделано это наше, казалось, нелепое, наступление? Ведь были же какие-нибудь причины?44

* * *

Пройдя город Санок, 6-я батарея вступила на минированный, подготовленный к взрыву мост.

– Скорее проходите, сейчас будем взрывать! – кричали нам наши саперы, и действительно, вскоре мы услышали звук сильного взрыва.

Впоследствии оказалось, что мост был взорван слишком рано: я слышал, что на том берегу Сана оказался отрезанным наш 45-й Сибирский стрелковый полк, который под огнем наседавших германцев принужден был кинуться в воду и вплавь перейти реку Сан. Говорили, что полку эта переправа стоила очень дорого.

Опять спешное, утомительное, голодное отступление.

Мы отходим к крепости Перемышль и проходим по давно знакомым местам. Все мысли сосредотачиваются на местечке Бирча, где нам будет дан отдых. Мы подходим туда к вечеру, квартирьеры уже высланы вперед, и наше настроение поднимается.

Вот и Бирча. Знакомые строения, знакомые дороги, высоты.

4-я и 5-я батареи уже распряжены. В садах расставлены палатки, люди сидят у костров и пьют чай. Для 6-й батареи тоже оставлено место.

– Батарея, в резервную колонну!.. Выпрягай!..

Я обхожу, осматриваю лошадей, шучу с людьми. Все веселы, суетятся, работа по установке бивака кипит.

– Ваше высокоблагородие, командующий бригадой требует вас сейчас же к себе, – докладывает мне прибывший разведчик.

– Я должен вас огорчить, но ничего не могу сделать, таково приказание начальства. Начальник дивизии приказал вам немедленно запрячь батарею и как можно скорее следовать к деревне Н., у которой ожидается переправа через Сан кавалерии противника. Батальону пехоты уже отдано приказание. Он уже грузится на повозки и отправляется туда же. Необходимо во что бы то ни стало предупредить переправу неприятеля в этом месте.

– Слушаю, господин полковник.

Темная ночь окутала усталую, голодную, движущуюся по узкому крепостному шоссе батарею.

Скрипят колеса по каменистому грунту, звенит металл орудий. Батарея двигается в полном безмолвии раздосадованных, огорченных людей: даже поесть не успели, не то что отдохнуть.

Вот и деревня Н.: темными пятнами своих построек выступает она из ночного мрака. Ни огней в избах, ни лая собак, никакого шума или шороха, характеризующего хотя бы и сонное, но жилое селение.

Стало как-то жутко, не по себе. Не доезжая до деревни саженей двадцать, я остановил батарею. Начинаем прислушиваться: как будто слышится конский топот.

Подпоручик Т. М. Галущук с двумя разведчиками отправляется в сторону не вполне еще ясных звуков и через несколько минут возвращается.

– Это казачий разъезд: он идет сюда.

Из мрака вырисовываются всадники – уссурийские казаки.

– Ваше высокоблагородие, – вполголоса докладывает мне урядник, – дальний конец деревни уже занят германской кавалерией. Уходите отсюда скорее: скоро они будут здесь.

– А наша пехота, на повозках?

– Никакой пехоты нет, ваше высокоблагородие, деревня пуста, даже жителей нет.

Счастье, что телефонные двуколки идут сзади. После случая в Карпатах у деревни Старковицы я принял как правило, что на походе в сторону неприятеля всегда должно быть обращено орудие.

– Первое орудие с передка!.. Трубка на картечь![4]

Как повернуть батарею? Шоссе слишком узко, ночь темная, зажигать огней нельзя. Вполголоса отдаю приказания:

– Орудия и ящики с передков, батарея налево кругом!

С большим трудом удается повернуть даже одни передки без орудий и без ящиков: передки скатываются в придорожные глубокие канавы, лошади оступаются.

Первое, сторожевое, орудие стоит на месте, готовое каждую минуту открыть огонь. Батарея повернута, орудия и ящики надеты на передки, и батарея тихо двигается обратно, сначала шагом, а затем полной рысью. Не доезжая селения Бирча, нас встречает разведчик с пакетом:

– Задача, данная батарее, отменяется ввиду уже совершившейся переправы противника. Батарее отойти за селение Бирча и занять позицию на подступах к крепости Перемышль для отражения противника в случае его наступления.

Бирча занята только оставленным для этой цели батальоном пехоты, все войска и обозы уже отошли к Перемышлю.

Под утро 6-я батарея снимается с передков на одной из высот между Бирчей и Перемышлем. Мы лежим на мягкой, отливающей изумрудом травке и смотрим на расстилающуюся перед нами панораму. Там, внизу, совершенно мертвая Бирча раскинулась по обеим сторонам сверкающего каменистого шоссе, и только иногда замечаем своих пехотных солдат, мелькающих кое-где между постройками. Шоссе широкой лентой тянется прямо от нас вдаль до самого горизонта в ту сторону, откуда мы сами недавно пришли сюда. На нем нет никакого движения, оно тоже замерло.

Очень хочется есть. Разведчик Голицын добыл где-то несколько яиц и сварил их в котелке под горой. Мы ими утоляем свой голод, без соли, без хлеба, и только еще больше раздражаем свой аппетит.

На батарее, стоящей слева от нас, через шоссе, в самых разнообразных позах спят у орудий люди. Мы тоже дремлем, и только дежурный наблюдатель не отрывает своих усталых глаз от двурогой трубы Цейса.

Время идет, мы все в одном положении: неприятеля не видно, сведений из крепости нет никаких. Под вечер получаем пакет от командующего бригадой:

– Сняться с позиции и следовать на присоединение к бригаде на высоту пятьсот один.

Ах, знакомая, даже слишком знакомая цифра. Сколько раз из своих окопов мы с вожделением смотрели на эту высоту – ключ австрийских позиций. Сколько дум, предположений было связано с этой заманчивой цифрой, сколько крови пролилось из-за нее!

* * *

Мы свободно подходим дорогой, ведущей к укреплениям крепости. Мы ведь одни: все давно уже заняли указанные им места бывших австрийских позиций, и все давно уже насытились и отдыхают.

Сумерки спускаются на землю, когда 6-я батарея наконец становится на заранее намеченную между пнями позицию, но я успеваю еще окинуть взором лежащие теперь против нас места, где мы в течение последних месяцев осады Перемышля переживали свои сомнения и надежды.

Образы, сцены пережитого, воспоминания потоком заливают мой мозг, и, пока орудия батареи под руководством старшего офицера