Право на месть - Сара Пинборо

– Шаррот! – снова говорит Даниель, и его высокий голос, сплошной сахар и невинность, заставляет Шарлотту скрежетать зубами.

– Что там у тебя? – спрашивает Тони. Он подается вперед. – Снова воровала? – Он прищуривается.

Тони умен. Не то чтобы он умен из-за образованности или как Кейти, но в нем есть что-то звериное. Он умен, как гиена. Он может выведать у тебя что угодно. Шарлотта все еще держит «Вокман», ее пальцы крепче сжимаются на магнитофоне.

– Нашла, – бормочет она.

– Тогда можешь подарить его брату.

– Ему два года, на кой черт ему магнитофон?! – Она с бормотания переходит на крик, и все в комнате замолкают, но ярость Шарлотты для них никакая не новость. Письма из школы, озабоченность социальной службы, мать ругает ее, они все устали от Шарлотты и ее вспышек.

– Дай сюда, – глядя мутными глазами, бормочет мать. – Потом возьмешь, – вполголоса добавляет она, и Шарлотта понимает: ей повезет, если она когда-нибудь увидит «Вокман» еще раз. Правда, Тони может напиться и забыть о нем. В противном случае его продадут кому-нибудь в районе, когда поймут, что Даниель слишком мал и ему магнитофон ни к чему. Шарлотта выкидывает кассету из магнитофона и швыряет его матери.

– На, возьми, сука! – Она поворачивается и идет в свою комнату, а Даниель продолжает окликать ее, хотя теперь и не так уже уверенно:

– Шаррот…

Голос у него как у какого-нибудь долбаного китайца, думает Шарлотта, хлопая за собой дверью и падая на свой матрас. Все, что она слышит на самом деле, – сплошная гниль. Как и ее жизнь, которая сгнила, еще не успев начаться. В животе у нее урчит. Кроме леденцов и чипсов, она ничего сегодня не ела, но она туда не вернется ради дурацких сэндвичей и печенья. Вместо этого Шарлотта допивает из кружки-непроливайки Даниеля то, что осталось от «Тандерберда». Наконец она чувствует головокружение, ее начинает тошнить. Она засыпает ненадолго или, по крайней мере, уплывает в какой-то пьяный туман, потому что, когда приходит в себя, в доме стоит тишина, а в дверях стоит мать.

– Я иду на работу, – говорит она непреклонным тоном. – Тони идет в магазин. Присмотри за Даниелем.

Мать не ждет ответа Шарлотты, она идет вниз по лестнице и кричит, что спускается, чтобы подождать ее долбаную минуту, а потом дверь хлопает, и тогда Шарлотта испускает вдох облегчения. Она ждет еще несколько секунд и, когда уже не сомневаться, что они уехали, бросается через площадку, чтобы вернуть свой «Вокман».

– Это мой! – Она хватает магнитофон, он лежит нетронутый в ногах кроватки Даниеля, и, хотя все его внимание сосредоточено на мягком плюшевом кролике, которого он крепко прижимает к себе, при ее появлении мальчик подпрыгивает и его улыбка превращается в недовольное хмурое выражение, далее следуют слезы и начинается тихий вой.

– Заткнись! – бормочет она.

В комнате воняет нестиранными подгузниками, Шарлотта видит еще один, свернутый, лежит в углу, куда мать бросила его, забыв выкинуть. Слава богу, еще есть чистые. Малыш ревет, протягивая к ней руку.

– Я сказала – заткнись!

Шарлотта разворачивается, оставляя Даниеля цепляться за дурацкого кролика, а когда возвращается в свою комнату, его рыдания смолкают. Он тоже учится, понимает: нет смысла реветь, если все равно никто не придет. А может, ее мать права. Может, он просто лучше Шарлотты. «Счастливый ребенок. Ничуть не похож на Шарлотту. Она всегда была сучкой. Ад, не девка, ну и трудно с ней было! С первого дня от нее одни неприятности. А Даниель всегда улыбается». Но Шарлотта знает, что имеет в виду ее мать. Отец Даниеля никуда не уходил.

Она аккуратно вставляет кассету в магнитофон, кидая взгляд на дверь, нажимает «плей», и в ее уши течет музыка Кейти. Ей знакомо большинство из песен, начиная с «Самых популярных хитов»[16], хотя она и не такой знаток музыки, как Кейти, а ее мать никогда не покупает ей ни кассет, ни магнитофонов. Шарлотта подпевает, представляя себя на побережье вместе с Кейти, а их семьи исчезают в дымке. Потом идет песня Фрэнки Вейна «Уедем, детка», она прислушивается к словам, потом перематывает и слушает еще раз. Речь идет об отъезде. Уехать куда-нибудь в другое место. Оставить позади все это говно. Это их песня, она сразу же понимает. Все их выдумки, все фантазии, мысли об их семьях, убитых неизвестным в их кроватях, о том, что исчезают все, кто их когда-либо обидел, как Кейти душит свою мать и маленького вонючку Даниеля, превращает их в прах, как старые дома на Спринг-стрит, – все есть в этой песне. Вот почему Кейти записала ее. Она чувствует то же самое. Они всегда чувствуют одинаково. Наверное, это и есть любовь.

Перемотка. Воспроизведение. Время идет. Тони не возвращается уже больше часа, паб находится слишком близко от магазина, противиться невозможно. И вообще сегодня день рождения Даниеля, и тут, к счастью, в перерыве между песнями она слышит его шаги по лестнице и тут же засовывает «Вокман» под подушку.

– Тебе сказали присматривать за ребенком! Он выпал из кровати. Голову разбил.

Шарлотта молчит. Бесполезно. Из комнаты по другую сторону коридора Даниель зовет маму. Его голос звучит устало. Давно ли он плачет?

– Ты хочешь напустить на нас социалку? На твою мать?

Тони вытаскивает ремень из брюк, его лицо покрывается пятнами, и она знает: это с ним бывает всегда, когда он совсем срывается с тормозов. Это Даниель во всем виноват – вот все, о чем она может думать, когда он наносит первый удар. Все стало хуже с того дня, когда появился этот идеальный ребенок. Никто ни разу не ударил Даниеля. Почему они не могут любить ее так, как любят его? Что в нем такого особенного? Шарлотта замыкается на своей ярости, кусает изнутри щеку. Благодаря этому она перестает плакать. Тони совсем выходит из берегов, когда она плачет. Это подкармливает чудовище, которое живет в нем. Вся его ненависть направлена на ребенка другого человека, который ест с его стола.

Шарлотта просыпается среди ночи, все у нее болит, всюду синяки, матрас под ней мокрый, в комнате стоит знакомая вонь. Она опять обмочилась. Она тихонько вытаскивает простыню и, сворачивая ее в комок, засовывает под матрас. Придется постирать, когда все уйдут или когда Тони и мать будут днем в постели. Мать сказала, чтобы она стелила полиэтиленовую пленку, если не прекратит. Она этого не хочет. Все будут над ней смеяться, если узнают, а они узнают, потому что Тони – брехло: рта не закрывает в пабе, а там выпивают все родители района. Все дети будут знать. Никто не будет бояться Шарлотты Невилл, если узнает, что она писается по ночам, а кроме страха перед ней малышей, у нее нет ничего. А что скажет Кейти, если узнает? Что будет о ней думать?

Рубцы сзади на ее ногах продолжают болеть, а сейчас холодная ночь, но Шарлотта бредет к окну, открывает его в надежде, что к утру все проветрится. Она стаскивает с себя трусики, заворачивается в старую куртку, слишком большую для нее, но она любит эту куртку и ложится на пол, глядя в потолок. Она думает о Кейти, пока не засыпает. Во сне они едут быстро и далеко в большом красном автомобиле со съемной крышей и смеются. И в ее сне у них кровь на руках.