Наследие Арконы - Владимир Егоров

— Прощай, Брат! Ты свершил свое Чудо! — прошептал Вальдс.

— Верцин! Верцин! Помни о том, кто отворил Алатырь… — раздались похожие на бред слова Любомудра. — Где Ингвар! Подойди, мой мальчик! Прими сию книгу, наследник волхвов! Пусть вечным светильником будет она в наступающей Тьме.

Но не успел Игорь и коснуться теплого окровавленного древа, как старый волхв испустил дух.

— К оружию, братья! — то был Сигур, появившийся в дверях. За его спиной угадывались очертания белоснежного скакуна. — Они начали высадку. У подножия Холма кипит бой, город горит. Дан с Запада штурмует цитадель.

— Жив ли Лютобор?

Сигур не услышал, а скорее почувствовал этот немой вопрос:

— Князь приказал прорываться к берегу и постараться отбить у врага его корабли.

— А как же люди в крепости? — спросил Сев.

— Будем живы — мы их не бросим!

— Но здесь наши кумиры! Здесь наши Боги! Это земля пращуров наших! — возразил Всеслав. — Что скажешь, Инегельд? Слово за тобой!

Заметив в руке у молодого скальда жезл власти, Cигур склонился пред ним в низком поклоне.

Инегельд нисколько не смущенный таким почтительным обращением, словно властвовал всю жизнь, кивнул ему:

— Делай, что велел Лютобор. Волхвы останутся и продолжат ритуал, — брат князя еще раз поклонился и вышел.

— Ингвар, и ты, Сев — возвращайтесь на корабль Златоуса, не мешкайте — он ждет. Сберегите доверенную вам реликвию.

— Если ты и в самом деле жрец Велеса — посмотри на мое оружие, Инегельд! — сказал Ингвар.

— Ведаю и это… — просто ответил тот. — Тебе было сказано Им: «Я буду следить…»

— Тогда ты знаешь, мне надо уплатить должок! — Игорь погладил рукоять меча.

Наступило молчание. Наконец, новый Верховный Жрец молвил:

— Если бы я даже попытался тебя удержать — твое молодое сердце вряд ли послушалось бы голоса разума.

— Как раз наоборот! Мой разум говорит, что сегодня этот меч отпоет по Датчанину тризну! — возразил Игорь, и Ингвар согласился с ним на этот раз.

— Я тоже с тобой, Ингвар! — откликнулся Ратич.

— Инегельд, где Светлана? — почти прошептал Сев.

— Я найду ее, во что бы то ни стало! Уходи, Всеволод. Уводи людей. Спасайте книгу! Боги вещают мне, нам еще суждено встретиться. Я прошу! Я приказываю! — заключил Инегельд, затем он обернулся к волхвам.

Верцин сидел на ступенях у золотого жертвенника, поперек которого лежал Радивед, сжимая обеими руками широкий нож, торчавший у него чуть ниже груди.

Вальдс наблюдал за схваткой у кораблей сквозь узкую бойницу окна. Впрочем, его мучило совсем другое. Три горьких дня. Три проклятых дня. Еще недавно он корпел над дощечками в святилище Велеса, что под Стопенькамнем. Еще недавно вел ученый спор с Верцином о вечном противоборстве Черного с Белым владык. Ныне все изменилось.

— Мы не справимся втроем! Нам и пожар-то потушить не по силам! — тихо молвил Верцин.

— Надежда — лучшая помощница в несчастье! Пусть уходят… — ответил Инегельд. — Так всегда. Беспомощные в малом, сильные в великом. Мы можем двигать магией горы, но не в силах запалить словом лучину.

— Если тот юноша прав хотя бы наполовину, у него еще будет время до заката, а дальше — мрак, — отозвался Вальдс, бросив взгляд на трех воинов, скрепивших руки в клятве над окровавленным телом княжны.

— У Влады только ты, Сев, и остался… — донеслись обрывки фраз.

* * *

Ингвар, а за ним Ратич и еще два десятка последних озверевших от мести параситов ринулись вниз по склону, сметая на своем пути карабкавшихся вверх данов.

Те, проявляли редкое упорство, и стремились, во что бы то ни стало, достичь Храма, по самую крышу набитого золотом, как рассказывал им епископ.

Бой на берегу не стихал. То подоспел Сигур. Всадники появились столь неожиданно, что на какое-то время им удалось рассечь неприятеля и приостановить высадку. Лишенные возможности стрелять, без риска попасть по своим, викинги взялись за копья.

Но разве может тонкий ясень удержать белого коня-великана с выпученными глазами, такого же бешеного, как и его наездник. Это вам не кривоногий кочевник на низкорослой лошадке. Это сами скифы вернулись из царства теней, чтобы забрать с собой проклятого врага.

На одном из огромных кнорров с багряными бортами Ингвар уже издали заметил бесконечно ненавистную темную фигуру. На секунду его отвлек какой-то молодой рыжеусый парень, попытавшийся достать руга выпадом фрамеи. Тень ужасного меча сама вершила суд… Сталь не успела еще перерубить древко, как высохший, будто мумия, труп смелого дана, сжимая костлявой рукой бесполезное теперь оружие, упал под ноги Ингвару.

Где же он? Где этот Чернокнижник? А! Вот ты где!

То был действительно Флорентиец. Колдун яростно жестикулировал, отдавая приказы трем громадным детинам в тех же железных масках. И хотя на первый взгляд они казались весьма неуклюжими, в них угадывалась все та же звериная мощь. Первый держал в руке трезубец, которому позавидовал бы сам Черномор. Чем вооружен самый высокий? Кажется копье. У третьего в руке и вовсе непонятное.

Под Сигуром пал конь, увлекая за собой седока. Датская секира подрубила ему передние ноги. Ловко вывернувшись из-под хрипевшего скакуна, Сигур вскочил, чтобы тут же скрестить меч с новым противником.

Свентовит спрятал око меж облаков, словно не любил он отныне шумных битв, будто смотреть ему только на синие моря, да зеленые луга.

Продолжая кровавый путь вниз по склону, Ингвар видел, как справа и слева от места схватки к берегу приставали все новые и новые одномачтовые змееголовые лодьи. Из них прямо в воду спрыгивали рослые светловолосые воины, вооруженные секирами и длинными прямыми мечами.

Сеча закрутилась с новой силой.

Во славу Христа божьи рабы убивали людей. Люди платили им той же монетой.

Веремуд закусил щит. Напиравшие на него даны суеверно попятились. В верхней части щита под тонким слоем кожи были вшиты листья встань-травы. Отбросив его за ненадобностью, Веремуд выдернул из какого-то трупа второй меч. Враги снова бросились на него. Выплюнув в первого противника пережеванную листву, руг отделил от второго руку по самую шею. Зарычал, завертелся волчком, отбивая чужие удары и нанося свои. Железо смачно вошло в податливую плоть… Сам он не чувствовал боли и не замечал он сотни мелких порезов, превративших рубаху в лохмотья, а мускулистое тело в сплошную рану.

Он жил боем, дышал боем, он любил его и ненавидел одновременно, как лучшего друга, ставшего предателем. Веремуд знал, эта схватка для него последняя. Он видел, как медленно, но верно смыкается кольцо копьеносцев. Уже повержены последние воины Свентовита, и белая кожа их коней краснее заходящего солнца.