Новобрачная - Жюльетта Бенцони

Когда Магали поставила на стол серебряный кофейник, дверь, выходящая в огород, раскрылась и на пороге, как чертик из коробки, возник мальчишка. С криком: «Привет честной компании!» он бросил на стол меж чашек, пока, к счастью, пустых, пачку газет. Антуан набросился на них, как орел на добычу, и быстро скрылся в направлении мастерской.

После минутной растерянности Мелани последовала за ним. Слегка поколебавшись, она тихонько толкнула дверь. Художник сидел на диване в ворохе газет. Это были самые крупные ежедневные издания. Он держал в руках «Ле пти Паризьен», когда поднял на Мелани глаза, в которых собиралась гроза:

– Ничего! – выдохнул он. – Ни единого слова! Ни строчки! Создается впечатление, что никто и не заметил вашего исчезновения!

– Вы уверены? А я ждала, что они напечатают бог весть какую неправдоподобную историю, ведь так мало времени прошло с момента исчезновения дедушки… и тоже в поезде…

– Я тоже этого ждал. Однако надо признать очевидную вещь: похоже, никто вами не интересуется. Зная журналистов, как знаю их я, это просто невероятно! Даже «Паризьен», который на протяжении всего года публикует роман за романом, как будто и не заметил, что молодая дама из самого что ни на есть приличного общества покидает Средиземноморский экспресс, не сказав никому ни слова! Естественно было бы ожидать, что ваш… муж весь день изо всех сил удерживает дверь, чтобы не впускать ломящуюся к нему журналистскую братию…

– Я тоже так думала, правда, эта мысль смущала меня, ведь не так уж приятно быть героиней газетного романа с продолжением! Да точно ли там ничего нет?

– Посмотрите сами! Невероятно… Опустившись на колени, Мелани развернула одну, потом другую газету. Там сообщалось, что в США проведен закон об эмиграции, вводящий определенную таксу, и что теперь страна станет недоступной для европейских анархистов. Писали о строительстве железной дороги между Константинополем и Багдадом, но на этом «железнодорожная» тема исчерпывалась. Это было действительно необъяснимо, особенно если вспомнить, как много было высказано всевозможных предположений после того, как пропал дедушка!

– Должно же быть хоть какое-то объяснение этому? – спросила она.

– Если у вас есть, поделитесь со мной.

– Ну, я не знаю… может быть, я скажу глупость. Скорее всего так оно и будет, но… вдруг господин де Варенн не заметил моего исчезновения.

– Я не представляю себе, как это он не заметил. Вы думаете, он проснулся только в Ментоне? Проводник бы ему не позволил…

– Мы же не знаем, куда ехала танцовщица. Может быть, он вышел с ней в Ницце или в Монте-Карло?

– А вас отпустил бы следовать дальше, одну? Милое дитя мое, так мы бог весть до чего дойдем. Он, конечно, хам, но не до такой же степени! Это уж слишком… – Тогда я не знаю, что и думать.

– О, я тоже. Но нельзя же так все оставить! Читайте всю эту ерунду, если вам угодно, а я ухожу!

– Куда же вы? Можно мне с вами?

– Вот это совершенно ни к чему! Я иду на почту, позвоню Пьеру Бо. Сейчас он уже должен быть дома…

– А разве у него есть телефон?

– Почему бы нет? Вы полагаете, что это привилегия одних богачей? Он ведь государственный чиновник! Нам необходимо узнать, что произошло, когда поезд прибыл в Ментону.

И, оставив Мелани ломать голову, откуда ему было так хорошо известно расписание служащего железнодорожной компании, Антуан Лоран вышел из мастерской, с треском захлопнув за собой дверь…

То, что Антуан рассказал Мелани и Виктории, вернувшись из Авиньона, было совершенно невероятно. Они втроем собрались перед камином, – было уже поздно, и близнецы спали, Прюдан запирал кур на птичьем дворе. Сознавая важность своего сообщения, Антуан подождал, пока ему подадут суп, съел три-четыре ложки, от которых его усталое лицо покрылось легким румянцем, потом передал свой бокал Мелани. Та наполнила его любимым густым вином «Барони». Выпив, он опять протянул бокал, но прежде до дна подчистил свою тарелку. После всего этого он откинулся на спинку кресла и опять выждал некоторое время перед тем, как заявить сгорающей от нетерпения девушке:

– Ну что ж, красавица, я спрашиваю себя, не оказали ли мы с Пьером большую услугу, заставив вас сойти с того поезда, никого не предупредив.

– Можете даже не задавать себе этот вопрос! Вы мне оказали большую услугу…

– У меня не было уверенности в этом, теперь я убежден. Выслушайте меня. Но не перебивайте, иначе я потеряю нить повествования!

– Обещаю!

– Вот что мне рассказал Пьер. Не буду скрывать, он никак не придет в себя от всего происшедшего.

Незадолго до рассвета, когда поезд шел между Авиньоном и Марселем, кондуктор, делавший вид, что спит, заметил из-под своей надвинутой на лоб фуражки маркиза де Варенна, который возвращался в свое купе, стараясь не произвести ни малейшего шума. После этого в спальном вагоне ничего не происходило до завтрака, перед которым кондуктор должен был будить пассажиров в произвольной очередности.

Очень хорошо зная, что в купе молодой маркизы уже никого нет, он дождался, пока добрая половика пассажиров вагона отправится в вагон-ресторан, потом постучал к Франсису. Тот, видимо, недоспал, так как среагировал самым грубым образом:

– Оставьте меня в покое! Я не просил, чтобы меня будили.

– Я знаю, месье, но я все же посчитал необходимым срочно с вами переговорить.

– О чем?

– Речь идет о том, о чем я не могу кричать через дверь.

Франсис открыл дверь в дурном расположении духа, у него было осунувшееся лицо, горечь во рту и взлохмаченные волосы, что не очень удивило Пьера, – за ночь Франсис заказал три бутылки шампанского.

– Так что вы хотите?

– Я хотел бы вам сообщить, что госпожа маркиза не находится больше в своем купе.

– Вот как!

Увидев, что пассажир не особо удивлен, Пьер отнес отсутствие реакции на счет поглощенного вина, но вдруг Варенн, казалось, проснулся:

– Хорошенькое дело! Она, должно быть, завтракает…

– Одна? И со своим багажом? Это было бы, по крайней мере, странно, но я могу вас заверить, что ее там нет. Я проверял.

– Вы говорите, что она забрала свой багаж?

– Кроме того, что было в грузовом вагоне. А в купе ничего не осталось…

Нормальный муж был бы взбешен или, по крайней мере, очень обеспокоен. Но тут дело обстояло не так. Наоборот, кондуктор мог поклясться, что увидел неуловимую усмешку под усами маркиза. В то же время блеск, появившийся в его усталых глазах, не выдал особого полета фантазии, – тут же после этого маркиз принялся разыгрывать странную сцену, годную лишь для дешевой комедии. Рухнув на полку, он в отчаянии зажал голову руками: