Зарницы красного лета - Михаил Семёнович Бубеннов

темени небес, остро рассекая их так и сяк, стрелами вонзались в землю, нередко настигая в степи неосторожного человека или расщепляя почти до комля возвышающуюся над бором вековую сосну с сухостойной вершиной, и она враз занималась, как огромная свеча.

В грозу отец не мог усидеть дома, все время выбегал на крыльцо, оглядывался вокруг. А как только гроза начинала стихать, торопливо седлал коня и скакал к ближайшей пожарной каланче. Забравшись на нее, он подолгу с тревогой всматривался в лесные дали.

Однажды, скорее всего именно от грозы, грохотавшей ночью, и случился-таки в бору пожар. Занялся он верст за семь на восток от села, куда людям и забираться-то не было никакой нужды. С пожарной каланчи отец первым заметил утром, что над хвойным разливом стелется дым.

Отец прискакал в село, всполошил первых встречных мужиков и во главе небольшой, наспех собранной конной группы отправился по тракту кромкой бора в сторону Больших Бутырок. А вскоре над селом пронесся набат. Никого не нужно было уговаривать спасать бор. Гуселетовцы дружно бросились вслед за отцом — кто вершни, кто на телегах, с топорами и лопатами.

Услышав тревожный набат, я поспешно засобирался к Феде. Всего лишь два дня назад я наконец-то вырвался из позорного заточения в бане и еще стыдился показываться в селе — от меня, должно быть, за версту несло вонючей дегтярной мазью. Но по такому исключительному случаю можно было и пренебречь насмешками встречных.

У крыльца меня перехватила мать.

— Ты куда?

— Сама знаешь!

— Ты с ума сошел!

Мать всегда и всего боялась. Бывало, куда бы ни захотелось пойти, что бы ни вздумалось сделать, ее враз обуревали тысячи опасений. Если ей, не дай бог, казалось, что ее подстерегает какая-либо неприятность или беда, она душевно металась и все видела в грозовом освещении.

— Пошел в дом! — закричала мать. — Ишь выдумал! Сгореть хочешь? Займется рубаха — и все, сгоришь!

— Сама сиди тут! — крикнул я в ответ и метнулся с крыльца мимо ее растопыренных рук.

Мать позади истошно вопила, грозила всеми карами, но я уже был на воле.

Навстречу мне летел раскрасневшийся Федя.

— За нашими бахчами горит! Бежим скорее, поедем на телеге!

По всему селу скакали конные, тарахтели телеги с мужиками, парнями и мальчишками — все были с топорами, баграми, лопатами.

— Все от грозы, — рассуждал дорогой дедушка Харитон. — Сухая была гроза. Всю ночь гремела, а пыль едва прибила. Степью, надо быть, весь дождь прошел.

— Может, и от грозы, — согласился Филипп Федотович, но не совсем охотно. — А может, и подпалил кто по оплошности. Сейчас везде шатаются люди.

— Так ить загорелось-то, видать, ночью!

— Ну и что? Не залили костер — и пошло.

— Нет, паря, это от грозы.

— Ладно, хоть ветру нет, — заметил Филипп Федотович. За той большой поляной близ опушки, где были наши бахчи.

Филипп Федотович свернул в бор и направил коня по свежим тележным и копытным следам. Телегу встряхивало на узловатых, избитых корнях, торчащих из земли. Нас часто обгоняли верховые. Они посмеивались над нами — дескать, тянемся будто на похороны. Но дедушка покрикивал насмешникам:

— Тупайте, тупайте! Без нас не затушите!

Мы с Федей втайне были согласны с зубоскалами. В самом деле, разве ездят на пожар шагом или рысцой? Ох уж эти старики! Как всегда, я проявлял особенное нетерпение и шепотком подбивал Федю удариться вперед на своих на двоих. И когда однажды конь начал топтаться, вытаскивая телегу из рытвины, мы спрыгнули с нее и понеслись во весь дух. Нам, босоногим, не страшны были ни корни, ни хвойные иглы.

Пробежав версты две, мы почувствовали запах гари и увидели целый табор телег и коней, оставленных здесь сельчанами под присмотром стариков бородачей. А еще через версту увидели, что весь лес впереди затянут белесой дымной сутемью, из которой прямо в небо поднимаются высокие трепетные огни: от комлей до вершин пылают сосны. Потом мы увидели у пожарища людей.

Огонь шел по земле, усыпанной хвоей, спокойной извилистой волной. Подступая к мелкому густому сосняку с низко висящими ветками, с успевшей пожелтеть от наступающей жары хвоей, он взрывался с треском, взметывая фонтаны искр, вымахивая хвосты дыма. Найдя комель сосны с потеками серы, он начинал подскакивать вверх, цепляясь за шершавую кору, а потом метался меж сучьев. Не проходило и минуты, как разом с оглушительным шумом занималась вся крона.

Поодаль могучий Лукьян Силантьевич Елисеев, лишь недавно начавший выходить со двора, вырубал небольшие сосенки и раздавал их толпе мальчишек, среди которых были и наши друзья. Дядя Лукьян и нам вырубил по сосенке.

— Валяйте в ряд, — сказал кратко. — Васятка, веди!

Мы втроем нашли себе места в большой цепи мальчишек, хлеставших сосенками по огню, и с необычайным азартом принялись за дело. Нашей задачей было всячески сдерживать огонь, не давать ему подскакивать от земли и добираться до хвои. От пожарища полыхало таким жаром, что мы мгновенно взмокли. Нас то и дело осыпало искрами, как снегом в метель. Приходилось заботиться о рубахах и о волосах. Мы часто вгорячах обжигали босые ноги. Очень хотелось пить.

Исхлестав свои сосенки догола, мы бежали к дяде Лукьяну за свежими. Здесь нам удавалось немного передохнуть от жары, обтереть потные и чумазые лица, послушать, о чем толкуют прибывающие на пожар мужики. Дядя Лукьян говорил им, где требуется подмога, и они, подняв на плечи топоры и лопаты, расходились в разные стороны.

Однажды мы встретили здесь моего отца на потном Зайчике, осыпанном по крупу пеплом. Увидев нас, отец спешился, стал расспрашивать:

— Ну как, молодцы, тепло?

— Пить охота.

— Сейчас скажу старикам — пускай подвезут воду в лагунках, — сказал отец. — Тут до самой ночи провозимся!

— Хоть бы к ночи потушить, — сказал дядя Лукьян. — Вон какая сушь! Дождя надо.

— Ну всего разбило в седле, — выпрямляясь, пожаловался отец. — И верно, глоток бы воды.

Как раз подошли толпой мужики.

— А ну, кто помоложе, — позвал отец. — Бери коня, слетай к табору: пускай старики добывают воды.

Так у отца, вероятно впервые с утра, выдалось несколько минут для отдыха, и он с удовольствием опустился на землю. Один из мужиков спросил:

— Лесу-то много охватило, Левонтьич?

— Много, мужики, много, — с досадой ответил отец. — Силу забрал, пластает по вершинам. Здесь его не удержать. Будем опахивать и окапывать по просеке. Филипп Федотович уже повел мужиков к озерам. Теперь надо сюда идти…

Мужики застучали лопатами.

— Ну, так мы сюда и пойдем!

Вернулись и мы на свое место. С огорчением увидев, что за время нашего отсутствия огонь заметно продвинулся вперед, мы