К дальним берегам - Джил Грегори

Доктор Шифнел, расположившийся в кожаном кресле в углу комнаты и поставивший перед собой на мраморный столик свой черный докторский чемоданчик, в знак одобрения кивнул головой. Элизабет поглаживала безжизненную дядюшкину руку и рассказывала ему о разных вещах, и особенно о том, сколько внимания уделяет ей Роберт Мабри. Несмотря на смертельную болезнь, дядя Чарльз сохранил ясный ум. Он активно интересовался всеми подробностями жизни племянницы, стараясь получить хоть какие-то подтверждения того, что ее будущее безоблачно. Казалось, дядя был счастлив поверить, что она полюбила Роберта Мабри, и в скором времени они поженятся, и она останется в надежных руках после его смерти. Элизабет не хотела разочаровывать дядю Чарльза, хотя на мгновение вспыхнувшие чувства к Роберту прошли. Раз это успокаивало дядю, она готова всеми силами поддержать в нем уверенность в ее благополучии.

— Капитан Мабри скорее всего зайдет с визитом сегодня днем, — говорила Элизабет. — Может быть, мы снова поедем кататься в его экипаже. У него самая лучшая пара гнедых, какую я когда-либо видела, дядя. А Роберт сказал мне, что они просто клячи по сравнению с теми, которых он держит в Англии. Можно себе вообразить, что это за лошади.

Чарльз Трент внимательно посмотрел на нее своими водянистыми глазами.

— Элизабет, — проговорил он с усилием. — Скажи мне, детка, ты счастлива?

— Счастлива? Ну конечно, дядя! Единственное, чего я желаю всем сердцем, это чтобы ты поправился.

— Но разве я об этом? Не знаю, как объяснить. Мне кажется, что тебя что-то тревожит. У тебя на сердце какая-то печаль. Ты так изменилась. — Он закашлялся и продолжал очень тихо: — Ты уже не та маленькая девочка, которую я оставил в Лондоне.

— Да, теперь я уже большая девочка, — сказала она весело.

Он покачал головой:

— Дело не только в этом. Я… не понимаю, в чем именно. Беззаботный, счастливый ребенок исчез. Ты теперь женщина… и у тебя женские заботы, насколько я понимаю. — Его рука ближе придвинулась к ее. — Скажи мне, детка, ты любишь Мабри? Неужели эта любовь гнетет тебя с такой силой?

Краска бросилась в лицо Элизабет. Она в смущении покачала головой.

— Я не знаю, дядя Чарльз. Не знаю.

— Хорошо, детка. Не беспокойся. Если есть мужчина, которого ты себе выбрала, то он обязан быть лучшим. Я не сомневаюсь, что твое решение будет самым справедливым. — Он судорожно глотнул, почувствовав внезапный приступ боли. — Так что… будь счастлива, Элизабет. Помни, что ты обязана быть счастливой.

Слезы потекли у нее из глаз, и на мгновение появилось искушение все ему рассказать. О, какое это было бы облегчение — выплакать свои горести и сомнения! Но понемногу самообладание к ней вернулось, безумные мысли ушли. Дядя Чарльз никогда не должен узнать правду! Новый приступ боли был очень сильным — как могла она подумать о том, чтобы ухудшить его состояние? Исповедь облегчит ее, однако тяжесть переживаний будет переложена на плечи больного. Нет, ей придется и в дальнейшем быть сильной. Любым способом она должна уверить дядю в том, что счастлива. Элизабет выдавила из себя улыбку, изменила тему разговора и заговорила о всякой чепухе, чувствуя удовлетворение от того, что временами ее шутки и остроумные замечания вызывали на его лице подобие улыбки. Но скоро оно вновь омрачилось гримасой боли, неожиданно он так закричал, что Элизабет вздрогнула, а доктор схватил свой чемоданчик и бросился к больному. Пока она лепетала что-то ободряющее, ласковое и прикладывала влажный компресс к ледяному лбу, доктор достал из чемоданчика небольшой флакон с лауданумом. Элизабет наблюдала, как он отмеряет в ложку четыре капли и дает проглотить дяде, который в это время продолжал корчиться от дикой боли. Ей казалось, что прошли часы, прежде чем лекарство начало действовать. Беспорядочные движения дяди Чарльза замедлились, болезненные стоны утихли, глаза в изнеможении закрылись, все тело расслабилось. Элизабет взглянула на доктора.

— Теперь он проспит несколько часов. Вам нет никакого смысла здесь оставаться.

Она кивнула и наклонилась, чтобы поцеловать пепельно-серую щеку, которая, казалось, раскрошится от ее прикосновения. Элизабет выпрямилась, вытерла слезы и, избегая сочувствующего взгляда доктора Шифнела, поспешила покинуть дядину спальню.

Она спускалась по лестнице, чтобы сделать кое-какие распоряжения к завтраку, когда у входной двери зазвенел колокольчик. Фрила отправился открывать и увидел за дверью квадратную, затянутую в униформу фигуру Томаса Синклера. Элизабет продолжала грациозно спускаться по лестнице, одновременно приветствуя его как хозяйка дома, стараясь скрыть свое удивление и непроизвольную дрожь, которая пробрала ее при виде столь неприятной фигуры. «Ну хорошо, — думала она про себя, — по крайней мере мне не придется беспокоиться и посылать ему письмо».

— Добрый день, мисс Трент, — приветствовал ее Синклер из прихожей. — Надеюсь, вы простите мне визит без приглашения, но я должен поговорить с вами об очень важном деле. Однако, может быть, я пришел в неурочное время?

— Ни в коей мере! — заверила его Элизабет. Он взял ее руку, поднес к губам, при этом не отрываясь глядя ей в глаза. Элизабет попыталась подавить дрожь от этого прикосновения и заставила себя сохранить выражение приятной бесстрастности, пока его липкие, мокрые губы щекотали ее руку. Кожа у нее на затылке покрылась мурашками, но она спокойно сказала:

— Я как раз собиралась распорядиться насчет небольшого завтрака. Не хотели бы присоединиться, майор?

— Нет, спасибо. Мой визит должен быть коротким, поэтому я не буду вас долго отвлекать. Найдется ли у вас какое-нибудь место, где мы могли бы побеседовать конфиденциально, буквально несколько минут?

— Разумеется, — ответила она в замешательстве. — Гостиная к вашим услугам, если вы соблаговолите последовать за мной.

Элизабет повела его в большую комнату, обставленную элегантной мебелью, с тяжелыми шторами на окнах, которые немного спасали от удушающей индийской жары. Пока майор тщательно закрывал за собой тяжелую дверь из красного дерева, она лихорадочно пыталась отыскать причину его визита. Все в нем казалось ей подозрительным. Томас Синклер не был похож на человека, привыкшего наносить визиты вежливости, что-то было у него на уме, и Элизабет инстинктивно почувствовала какую-то опасность. Она расположилась на софе и принялась изучать фигуру Синклера, пока тот усаживался напротив в одно из кресел, обтянутых голубым бархатом. Его манера поведения и холодный, насмешливый взгляд только усиливали ее скованность.

— Так о чем же вы желаете мне рассказать, майор Синклер?

— Вы очень прямолинейны, мисс Трент. Ну и хорошо. Я люблю прямолинейных женщин.

Он заметил испуганное выражение ее лица, и его раздутая физиономия начала сотрясаться от смеха.

— Вы считаете меня наглым? Прошу прощения. Вы должны поверить, что мое главное желание приобрести вашу благосклонность. Разрешите мне выразить вам, моя дорогая, насколько я вами восхищаюсь.

— Разумеется, — холодно ответила Элизабет.