Император-гоблин - Сара Монетт

–Поверьте нашим словам, ваша светлость, вы никогда не встречали такой замечательной женщины,– сказал сын канцлера, иМайя не стал разочаровывать его, объясняя, как мало на самом деле значит этот комплимент.

Апартаменты Чавара, конечно, не могли сравниться сАлкетмеретом ни поразмерам, ни пороскоши отделки, но комнаты были обставлены богато и совкусом. По мнению Майи, много лет прожившего в бедности вИсваро’э иЭдономи, интерьер свидетельствовал о финансовом благополучии лорд-канцлера. Хозяева не бросали денег на ветер, но явно не были стеснены в средствах. Вопрос о происхождении богатства дома Чавада показался Майе не совсем праздным, и он сказал себе, что нужно будет расспросить об этом Ксевета. Получает ли лорд-канцлер жалование? Очередной вопрос в его бесконечном списке.

В салоне уже толпились гости в ярких нарядах. Период официального придворного траура закончился после поминок. Черное продолжали носить лишь ближайшие родственники Варенечибеля. Сам Майя, разрываясь между желанием быть вежливым и отвращением ко лжи, надел белые императорские одежды, но выбрал строгие украшения с темными камнями.

Он не сомневался, что задел чувства своих родных, не притворяясь убитым горем. Но лгать значило унизить самого себя и оскорбить умерших, к которым он не чувствовал любви. Оскорбить мать, по которой он не носил траура после похорон, потому что Сетерис счел это неуместным. И все же, несмотря на эти здравые рассуждения, Майе было не посебе: он видел, что придворные осуждают его.

Нуревис ловко расчистил в толпе проход, иМайя с телохранителями прошел к креслу, предназначенному для императора. Кресло стояло на большом расстоянии от аккуратных рядов обычных стульев, и его окружал участок сверкающего паркета, напоминавший крепостной ров. Это смутило Майю. Даже здесь, на частном приеме, он вынужден был вести себя как император. «А ты предпочел бы сейчас томиться в башне?»– спросил он себя и приободрился, заметив, что по-прежнему может смеяться над собой и своими воображаемыми несчастьями.

Появление императора послужило знаком к началу концерта. Придворные расселись по местам, и певица, которая в это время беседовала с группой мужчин в дальней части зала, покинула поклонников и направилась к импровизированной сцене – пространству между двумя высокими напольными светильниками. Майя изумленно замер в своем кресле и забыл обо всем на свете.

Неда’о Вечин была не просто красива. Невысокая, хрупкая, с удивительными бледно-зелеными, как нефрит, глазами, она была совершенна. У нее были идеальные черты лица и нежная белая кожа. Она была одета просто, но элегантно – в платье-тюльпан темно-розового цвета с длинным шлейфом. Белоснежные волосы были уложены в высокую прическу, которую поддерживали черепаховые гребни и розовые ленты. Украшений не было, если не считать рядов крошечных серег в виде золотых колец с бусинками. Но даже если бы ее платье, волосы, шея и руки были усыпаны рубинами, она не произвела бы наМайю более сильного впечатления.

Он решил, что она на три или четыре года старше него, и поразился ее спокойствию и уверенности в себе. Ей не нужно было прилагать усилий для того, чтобы привлечь к себе взгляды всех собравшихся. Она улыбнулась зрителям и безо всяких предисловий начала петь.

У нее был сильный, чистый голос. Майе он действительно показался божественным. Когда-то, вЭдономи, ему нравилось пение одной из дочек кухарки; но теперь, услышав мин Вечин, он понял разницу между А’ано, приятным голоском напевающей старинные баллады, и настоящей артисткой. У него мурашки бежали по телу, он боялся дышать, боялся разрушить чары, красоту, создаваемую певицей.

Майя не знал арий, которые она исполняла, никогда не слышал названий опер. Но это не имело значения; он слушал мин Вечин, и ему казалось, что он парит над землей, что ее голос уносит его в неведомые чудесные края. Когда она замолчала, он не сразу смог собраться с мыслями и лишь через несколько секунд осознал, что от него чего-то ждут. Придворные молчали, настороженно подняв уши, мин Вечин вглядывалась в его лицо радостным, полным надежды взглядом, но через несколько секунд он заметил на ее лице признаки растущего страха.

–Аплодируйте, ваша светлость,– быстро прошептал Телимедж, иМайя, испытывая одновременно облегчение и смущение, принялся восторженно аплодировать. Придворные немедленно последовали его примеру, а мин Вечин сначала сделала глубокий реверанс императору, а потом поклонилась гостям.

Ему пришлось подняться, чтобы освободить остальных от ограничений, налагаемых этикетом. Эльфы начали собираться в небольшие группы, продолжив прерванные разговоры, аМайя по-прежнему топтался у своего кресла. Теперь истории об императорах, которые переодевались в обычную одежду, чтобы побродить по городу среди простых смертных, стали ему гораздо ближе и понятнее, чем в убогой спальне Эдономи. Он рассматривал придворных, которые с энтузиазмом обсуждали и анализировали выступление мин Вечин, и больше всего на свете ему хотелось подойти к одной из компаний и присоединиться к разговору.

Ему от всей души хотелось, чтобы отец в свое время счел нужным воспитывать его при дворе или хотя бы в каком-нибудь провинциальном городе. Там он смог бы, по крайней мере, научиться вести себя в обществе и нестоял бы сейчас в одиночестве, подавленный сознанием собственного ничтожества и неспособности поддержать простейшую светскую беседу.

«Мне следует уйти»,– подумал он и собрался дать знак ноэчарей, но вэтот момент заметил Нуревиса. Сын канцлера решительно пробирался сквозь толпу по направлению к императору, а заним грациозно, словно лань, следовала мин Вечин.

Из вежливости она остановилась на некотором расстоянии отМайи, аНуревис приблизился к императору.

–Ваша светлость,– негромко сказал он,– мин Вечин очень просила нас представить ее вам. Вы позволите?..

Майя, не веря своим ушам, несколько секунд переводил взгляд сНуревиса на девушку.

–Представить… представить нам?

–Вы император,– с улыбкой напомнил ему Нуревис.

–Да. Да, конечно… то есть, мы будем чрезвычайно рады познакомиться с мин Вечин.

Его лицо пылало.

–Замечательно!– воскликнул Нуревис, любезно сделав вид, что не заметил смущения императора. Он кивнул певице, и таподошла и присела в глубоком реверансе.

–Ваша светлость,– поприветствовала она Майю. Ее голос при разговоре был таким же прекрасным и чистым, как и пение.

Майя совершенно растерялся. Вблизи она была ослепительна. Он почувствовал запах ее духов, нежный, слегка пряный. Майя никогда прежде не слышал такого чарующего аромата. Сердце стучало, как молот.

–Очень приятно с вами познакомиться, мин Вечин.– Не зная, что еще сказать, он добавил:– У вас красивый голос.

–Благодарим вас, ваша светлость,– ответила она.

Майя разозлился на себя. Правильно Сетерис называл его гоблинским пугалом. К собственному ужасу, он услышал, как продолжает говорить:

–Нам очень мало известно об опере, но мы в восторге от вашего пения.