Слепцы - Александр Золотько

– И есть красивые да веселые?

– Всякие, – отмахнулся слуга. – Но вам же на них не любоваться и песни с ними не петь. А на ощупь наши все очень даже ничего.

– Всех перещупал? – с уважением в голосе спросил Враль.

– Всех не всех, а соображение имею, – с достоинством ответил слуга. – Скажете Гусю, чтобы он вам из новеньких привел. Есть там такие… так бы и съел, честное слово. Только денег на них у меня нет, а то бы…

– Я тебе расскажу, – пообещал Враль. – Вы как, господин посол, отпустите? Мне еще за Перевоз должны, опять-таки.

– За Перевоз – должен, – Рык вошел в комнату, сбросил на пол мокрый полушубок, стащил валенки, полез в мешок и достал сапоги и сухие онучи. – Слышь, сводник! Как там тебя?

– Щербатым кличут, – заглянул в комнату слуга, уронив впопыхах дубинку с колен. – Чего изволите?

– Нас тут дождем промочило, найдешь, где просушить? Только чтоб не у печи!

– Обижаете, в лучшем виде сделаем, – поклонился Щербатый, хитро глянув на господина посла.

Рык бросил ему чешуйку, которую тот поймал неуловимо быстрым движением конопатой руки.

Переоделись в сухое и остальные ватажники. Хорек думал, что придется идти босиком, но оказалось, что запасливый Дед приготовил и ему сапоги да онучи.

– Я пошел? – спросил Враль и, не дожидаясь ответа, выскочил из комнаты.

– Я сейчас напьюсь, – предупредил Полоз. – Мой кошель сразу забирай, прогуляю.

Рык взял у ватажника кошель и повесил на пояс возле своего.

– Нож оставь, – попросил он Полоза.

Тот кивнул, взмахнул рукой, и невесть откуда взявшийся нож воткнулся в притолоку.

Кривой осторожно положил свой нож на лавку возле стены. Хорек сделал то же самое.

– И ты решил упиться? – спросил Рык у Кривого.

– С угощения у Молчуна капли во рту не было. Да и на душе муторно, скребется и скулит.

– Давай, – кивнул Рык. – Сегодня можно. Наши там, наверно, уже веселые.

Дылда и Рыбья Морда были даже не веселые, грустные они были и пьяные. Сидели, пригорюнившись, и слушали, как поет бродячий певец.

Певец был стар, сед, но сидел прямо, спину держал ровно, и голос у него был звонкий, как у молодого.

Хорек ужаснулся, что сейчас услышит «Околицу», но певец пел что-то незнакомое, тягуче-печальное, и все гости, сидевшие в зале, молчали, как и ватажники, даже кружки отодвинули.

Дед сидел, прислонившись спиной к стене с закрытыми глазами, но, когда Рык и остальные сели к столу, глаза открыл. Хотел что-то спросить, но Рык остановил его движением руки, чтобы не портить песню.

Певец как раз закончил.

Дылда вскочил со своего места, бросился к певцу, расцеловал его в обе щеки и сунул в руку чуть не горсть чешуек:

– Спасибо тебе, добрый человек. Не поешь, душу выворачиваешь! Спасибо.

В зале загомонили, кто-то принес и поставил перед певцом кувшин с пивом, кто-то тарель с хлебом и белым козьим сыром – певец все принял с достоинством, поклонился на четыре стороны и сел на лавку, за стол к ватажникам.

– Как сходили? – спросил Дед у Рыка.

– Сходили, – ответил за того Полоз. – Повеселились…

Дед пристально глянул ему в лицо, молча взял кувшин с вином, налил полную кружку и протянул Полозу.

Тот выпил залпом, вернул пустую кружку. Дед снова налил. И снова осушил ее Полоз одним глотком. Дед подвинул к нему кувшин и повернулся снова к Рыку:

– Выходит что-то?

– Завтра. Может, завтра все и сложится. Все, – Рык хлопнул ладонью по столу.

– А Полоз?.. – начал Дед, но Рык снова хлопнул по столешнице, и старый ватажник замолчал.

– А скажи, добрый человек, – обратился Дылда к певцу, переклонясь через стол. – А сказки ты знаешь? Легенды всякие, былины? Знаешь? Рассказываешь?

– Былины поют, – тихо ответил певец. – И я могу, отчего не спеть?

– А какие ты знаешь? Про старого царя? Про Змея-перевертыша?

– Знаю, – кивнул певец.

– А «Про девицу – в руках синицу»?

– Тебе матерно или прилично? – уточнил певец, и Дылда засмеялся счастливо.

– Ты мне такое спой-расскажи, чтобы я не знал. Удиви меня, а я тебя не чешуйкой, а ноготком награжу. Удиви!

Певец задумался, и, пока он молчал, Хорек вдруг встрепенулся, что-то вспомнив.

– А можно я спрошу, Дылда?

– А спроси, – махнул рукой добрый пьяный Дылда.

– А вы знаете, дяденька, легенду про Серого Всадника?

Рука певца, тянувшаяся к кувшину, замерла.

– Ну, ту, в которой он малых деток ворует, чтобы от темной стороны откупиться, замок свой сохранить? Знаете?

Рык отставил свою кружку, Кривой выронил кусок хлеба в тарелку.

– Знаю, – сказал певец, взял кувшин, медленно налил себе из него пива, выпил, отломил кусочек хлеба и сыра, съел. – Только не откупается Серый Всадник от темной стороны детьми. Не откупается. Дыры он ими затыкает в земле, чтобы темные сюда не пролезли. Берет детишек, скручивает в жгут и в щели сует.

– А люди говорят…

– Брешут люди.

– А ты? – вмешался Кривой.

– А я правду говорю, сам все видел.

Певец повернулся к Хорьку, откинул с лица пряди седых волос.

Он был слеп.

Веки прикрывали пустые глазницы.

– Что ты сказал? – спросил Кривой у певца. – Повтори!

– А что я сказал? – ухмыльнулся певец, и только сейчас стало понятно, насколько он пьян.

Пел он весь вечер, и кувшин с пивом, стоявший перед ним, был далеко не первым.

– Ты про Серого Всадника что сказал? – спросил Полоз. – Повтори!

– Ничего я не говорил… – певец повернул лицо к Полозу, словно желая рассмотреть того пустыми глазницами. – Померещилось вам, добрые люди.

Певец встал из-за стола и пошел к выходу, ступая уверенно, будто зрячий. Посетители, заметив певца, отодвигались в сторону, чтобы не мешать пройти.

– Стой! – крикнул Полоз, вскакивая со скамьи и бросаясь вслед. – Стой, я тебе говорю.

Он уже почти схватил слепца за плечо, но тот вдруг ухватил Полоза за руку, ловко повернулся, подставив ногу, – и ватажник полетел вперед, на стол, сметая посуду с объедками и напитками на сидевших там моряков.

Возмущенный рев взлетел к закопченному потолку, Полоз, попытавшийся вскочить, схлопотал по лицу, ответил оплеухой и отлетел прочь, зацепив соседний стол.

Ватажники, даже пьяные и плохо стоящие на ногах Дылда и Рыбья Морда, бросились выручать своего, но и моряки, вскочившие со своих мест, в драку кинулись дружно.