Последняя бригада - Морис Дрюон

Фонтен остался один на один с вражескими трупами, распятием, раскинувшим руки в синеве неба, пятнами крови на траве и серой оберткой индивидуального пакета.

Он старался не смотреть по сторонам, сосредоточив взгляд на механической жнейке, брошенной в поле с поднятыми ножами, и ни о чем не думать и не вспоминать. Не вспоминать, как упал патрульный с оторванной головой, не думать о распоротом животе Юрто.

Он как мог создал внутри себя пустоту, не считаясь с бегущими минутами, не считаясь с одиночеством.

Послышался отдаленный звук мотора, и Фонтен не на шутку испугался. Когда появилась бригадная бронемашина, Фонтен несколько раз глубоко вдохнул, будто ему не хватало воздуха.

«Может, это лейтенант, и сейчас он прикажет мне отступить», — подумал он.

Но из броневика вылез Бобби.

— Ого! Ничего себе! — сказал он, глядя на трупы и кровь на дороге. — Слушай, Фонтен, ты не видел Сен-Тьерри?

Фонтен тупо на него уставился и не произнес ни слова.

—   Я тебя спрашиваю, видел ты Сен-Тьерри или нет?

—   Но он же был с тобой? — выдавил Фонтен.

— Если бы он был со мной, я бы тебя не спрашивал. Впрочем, я особо и не надеялся… Ну и денек! Лейтенант исчез, машину подбили! Если и везде так… Ладно! Пойду сообщу эти прекрасные новости остальным, — закончил он, развернувшись на каблуках.

Когда броневик уехал, Фонтен снова занял наблюдательный пост. Но горизонт расплывался у него перед глазами. Куда бы он ни посмотрел, все плясало и рябило. Он попытался взять себя в руки, но ничего не вышло. Пока Бобби с ним разговаривал, у него внутри словно лопнула какая-то пружина.

Несколько секунд Фонтен обводил взглядом жуткую картину: труп без головы, распятие, красная трава, серая обертка. Страх заполнял его, как вода заполняет тонущий корабль. Он ждал, что сейчас из-за изгороди выбежит оставшийся в живых немец и приведет с собой подкрепление. И его, ясное дело, расстреляют раньше, чем он успеет что-нибудь разглядеть. Все началось с проклятой жнейки. Фонтену почудилось, что ножи пошевелились, и он выпустил по ней очередь. А потом, подхватив автомат, со всех ног побежал к замку.

7

К закату огонь стал постепенно ослабевать. Бригады одна за другой выходили из боя. В спускавшихся сумерках по лесу двигались пешие, грузовики, мотоциклы. Солнце окрасило пурпуром горизонт на равнине. К восьми часам слышались уже только отдельные очереди: неприятель уничтожал последние очаги сопротивления. Стало известно, что многие отряды были окружены и попали в плен. Изредка стреляли и умолкали батареи, звучали единичные выстрелы.

По полю боя ехал последний мотоцикл со связным. Шарль-Арман вез приказ о генеральном отступлении и сборе отставших подразделений, особенно бригад эскадрона Декреста, от которых не поступало известий. Никто не был уверен, удастся ли выполнить этот приказ и будет ли возможно сформировать последнее каре.

Ламбрей и Гийаде, грязные, покрытые пылью, возвращались из очередного утомительного рейса. Вдруг они увидели какого-то человека в кепи, который брел на север, опираясь на палку.

—   А ведь это Ленуар! — воскликнул Гийаде. Человек обернулся на шум мотора.

—   Сержант! — крикнул Шарль-Арман.

—   О! Вот так встреча! Ламбрей! Гийаде!

Сержант, прихрамывая, подбежал к ним.

— Что я тут делаю? Ищу свою бригаду! А знаете, меня не выпускали из госпиталя! А я им заявил: «Нет! Не хочу здесь оставаться, пока Ламбрей, Монсиньяк и все остальные воюют». Но найти бригаду — дело другое. Никто ничего не знает. А теперь, похоже, я пришел слишком поздно? Нам крышка?

Он был в отчаянии.

—  Да нет, — сказал Шарль-Арман, привычно цепляясь за последнюю надежду. — Войска перегруппировываются. Будут бои возле Вьенна и Бурдони. Садитесь, сержант, в коляску вместо меня. Мы едем в бригаду.

—  Нет, я лучше на заднее сиденье.

—  А ваша нога?

—  Да нога в порядке! Господи, я вас нашел! Как же я рад!

Он уселся на заднее сиденье, пристроив палку на коленях.

«Вот уж никогда бы не подумал, что он такой», — размышлял Шарль-Арман. Он обернулся вполоборота, чтобы разглядеть лицо сержанта, который сидел, прищурившись. Раньше это лицо не вызывало никакого интереса, а теперь казалось таким симпатичным… И было очень приятно снова услышать в его «Ламбрей, Монсиньяк» характерную манеру грассировать, которая когда-то вызывала улыбку у всей комнаты. «Хороший парень! Идти пешком, вот так, еще до конца не поправившись…»

Стараясь перекричать шум ветра, Шарль-Арман сказал:

— Это просто чудо, что мы встретились, сержант.

Почти то же самое он всего несколько часов тому назад говорил Марии.

Ленуар по-дружески положил ему руку на плечо и сказал, махнув другой в сторону лугов, по которым они ехали.

— Бывают же такие уголки! Как будто ничего не менялось и дни по-прежнему похожи один на другой. Просто сердце разрывается!

Возле изгороди кобыла щипала траву, а ей в ноги тыкался совсем еще маленький жеребенок. Увидев мотоцикл, кобыла с гордым видом выгнула шею, а жеребенок удрал в заросли бузины.

Дорога проходила по дну узкой долины. За поворотом пейзаж все же поменялся, и виной тому был весь облепленный грязью сенмаксенец с автоматом в руках. Отдышавшись, солдат рассказал о том, что его взвод разбит, а сам он ушел от преследования по траншее.

— А что в Шеневе? — спросил Шарль-Арман.

— Они попали в окружение, а больше ничего не известно.

— У вас еще есть боеприпасы?

Тот показал наполовину заполненную сумку с обоймами.

— Отлично. Отдайте мне автомат.

Ламбрей взял оружие и насадил его на специальный стержень впереди коляски.

Догадавшись о его намерениях, сенмаксенец сказал:

— Вам не прорваться, старина.

— Надо прорваться! — ответил Шарль-Арман. — Садитесь и держитесь как можете!

Он хорошо знал свою бригаду: они с места не сдвинутся без приказа.

«Сен-Тьерри держался бы до последнего», — подумал он.

Никто не заставлял сенмаксенца отдавать оружие, никто силой не сажал его в коляску мотоцикла. Но он повиновался. Ему в голову не пришло, что можно поступить как-то по-другому. Гийаде с беспокойством покосился на лишний груз.

— Давай гони! — сказал Шарль-Арман. — Шпарь наудачу!

И Гийаде тронул с места. Перегруженный мотоцикл вильнул вправо, и водитель от напряжения сжал челюсти.

«Если мотоцикл переворачивается, больше всего достается пассажиру», — отметил про себя Шарль-Арман.

— Нам не прорваться, — повторил позади него сенмаксенец.