Товарищи офицеры. Смерть Гудериану! - Олег Таругин

– Это именно так, господин обер-лейтенант, – спокойно, даже с легкой ухмылкой ответил Гурский. Ха, а ведь он определенно знает, как ставить на место подобных фон-баронов. Еще бы, с чего ему, прошедшему две войны фронтовику, испытывать особый пиетет перед типичной холеной штабной крысой? Не на того фриц напал, ой не на того…

– Почему не выходят остальные?

– Об этом я и хотел сказать. Господин генерал-полковник ранен, одна из пуль пробила дверь. Я пытался осмотреть рану, но я не медик. Мы сдались добровольно, поэтому вы обязаны оказать ему помощь.

– Разумеется, – кивнул Гурский. И, наспех переведя мне разговор, добавил: – Виталь, глянь, пожалуйста. Серега, – это он уже подошедшему танкисту, – давай сюда бойцов, доложиться о потерях, раненым оказать помощь. Собрать оружие и боеприпасы. Короче, командуй. Старшина, помогите. Только в темпе, времени мало.

И когда я уже взялся за ручку, собираясь открыть дверцу, в голове внезапно щелкнуло, да так, что я едва сознание не потерял. Просто «генерал-полковник» вдруг состыковался с «адъютантом» и «Иоахимом фон Лестеном» в единое целое. И называлось это единое целое очень просто – «Гейнц Вильгельм Гудериан».

Заглянув в полутемный салон и наткнувшись на искаженную болью, но все же вполне узнаваемую знаменитую кривую ухмылку «быстроногого Хайнца», я выдал фразу из тех немногих немецких слов, что некогда почерпнул из советских еще фильмов и книг о войне:

– Гутен морген, херр Гудериан!

А потом я взглянул на сидящего рядом с ним небритого человека в вылинявшей и грязной гимнастерке с петлицами старшего лейтенанта артиллерии, руки которого были скованы непривычного вида наручниками. Взъерошенные темные волосы и близко расположенные глаза на вытянутом смуглом лице выдавали выходца с Кавказа. От осознания очевидной нелепости компании советского командира с немецким военачальником такого ранга меня ощутимо тряхнуло второй раз. Несмотря на трагичность ситуации, губы непроизвольно сложились в глуповатую улыбку, я сморгнул и с трудом протолкнул слова сквозь внезапно ставшее шершавым горло:

– З-здравствуйте, Яков Иосифович! Вас не зацепило?..

Нас вырастил Сталин на верность народу…

С. Михалков, Г. Эль-Регистан

Вот таким невероятным образом и началось утро этого дня, который, как выяснилось гораздо позже, потянул за собой череду взаимосвязанных событий, полностью изменивших привычную историю. Разумеется, изменения эти начались не сразу и не повсеместно и поначалу не были особенно заметны, но ведь и катящемуся под гору снежному кому тоже нужно время, чтобы набрать скорость и превратиться во всесокрушающую лавину. Но в одном я отчего-то был уверен уже сейчас: если в «моей» истории блицкриг благополучно захлебнулся только к концу года (а по сути, под Смоленском), то теперь это произойдет гораздо скорее. Дело, пожалуй, не только и не столько в Гудериане, а в том, что в привычное течение времени привнесены весьма серьезные коррективы.

И мне вдруг стало абсолютно неважно, прислонят ли меня к ближайшей стенке после беседы с первым встречным особистом или придется выдержать колючий взгляд сквозь стекла знаменитого пенсне и вдохнуть ароматный дым «Герцеговины Флор». Мы с поручиком и так сделали практически невозможное!

Впрочем, подобные мысли посетили мою многострадальную башку гораздо позже.

Пока же я, окончательно поверив в невероятную удачу, обернулся к фон Лестену и требовательно протянул руку:

– Ключи от наручников! Живо!

Видимо, тому все стало понятным и без перевода, так что уже через несколько секунд сын генсека немного ошарашенно потирал запястья.

– Товарищ старший лейтенант, вы посидите пока в машине, хорошо? Я вам позже все объясню. Поверьте, это для вашей же безопасности.

Ответом был откровенно недоуменный взгляд, в котором четко угадывались одновременно и оторопь, и поднимающееся из глубины раздражение. С другой стороны, а как бы я повел себя на его месте? Заглянул в машину какой-то немолодой, порядком расхристанный и небритый рядовой и начал указывать. Впрочем, рассусоливать у меня времени не было:

– Феклистов, Якунов, – призывно махнул я рукой. – Мужики, давайте быстренько, вытаскиваем фрица. Да осторожнее вы, под спину поддерживайте! Поднимайте, как мамку родную! Вот сюда его, на травку.

Старшина с танкистом выполнили мою не то просьбу, не то приказ молча, не успев даже удивиться, с чего это я раскомандовался, и только потом ошалело завертели головами, разглядев второго пассажира. Я же торопливо склонился над столь неожиданным пациентом.

Аккуратно сняв портупею и расстегнув окровавленный китель, осмотрел рану. Что ж, похоже, «быстроногий Хайнц» все-таки отбегался: пуля вошла ему в правый бок, пробила кишечник и вышла через левую подвздошную область, судя по кровотечению, задев при этом один из крупных брюшных сосудов. Спасти одного из блистательных гитлеровских военачальников могла лишь немедленная и весьма сложная операция, которую в этом времени сумели бы провести отнюдь не в каждом госпитале, если б вообще сумели. Да и то без малейших гарантий на успешный исход и при условии, что на операционном столе он окажется не позднее чем через полчаса. Короче говоря, никаких шансов у «главного танкиста Рейха» не имелось, о чем я, отойдя в сторонку, и сообщил – через поручика, разумеется, – фон Лестену. Сжав губы в узкую бескровную полоску, он сдавленно спросил (Гурский с каменным лицом переводил):

– Это точно?

– Да. Не смотрите на мою форму, господин обер-лейтенант, я военный врач с неплохим стажем, не раз и не два ассистировавший при операциях. Ваш командир обречен, ему остался максимум час-полтора. Пуля серьезно повредила кишечник и перебила крупный кровеносный сосуд. Он умрет от потери крови куда раньше, чем его убьет перитонит или болевой шок.

– Откуда вы знали, что мы поедем именно здесь? – неожиданно спросил немец, бросив на командира короткий взгляд.

– Мы об этом даже понятия не имели, – ответил за меня Гурский. – Все вышло случайно. У нашего отряда была абсолютно другая цель. Полагаю, вы догадываетесь какая.

– Сын вашего вождя… – опустив голову, пробормотал фон Лестен совершенно убитым голосом. – Ну конечно, он не мог не послать спецотряд, и он его послал… какое чудовищное совпадение…

И тут холеного немца неожиданно прорвало, словно попавшего под залп гвардейских минометов пехотинца, да так, что поручик едва успевал переводить:

– А я ведь знал, я подозревал! Я еще вчера говорил Хайнцу, что это глупая и опасная идея – лично везти его на аэродром! Но он уперся, хотя раньше всегда прислушивался ко мне! Он решил лететь в Берлин вместе с этим, с этим… – Обер-лейтенант внезапно кинулся обратно к автомашине, в салоне которой так и сидел старлей Джугашвили, на ходу дергая клапан пустой кобуры: видать, позабыл, что оружие у него отобрали.

Пробежал он ровно два метра: откуда в руке Гурского появился револьвер, я, к своему стыду, даже не заметил. Негромко хлопнул выстрел, и Иоахим, судорожно дернувшись, сделал еще шаг и кулем осел на землю. Пуля попала точнехонько под левую лопатку. Н-да, все-таки интересно, где милейший Николай Павлович научился так стрелять…