Как бы нам расстаться - Кэрен Бришо

Это последнее я добавляю, просто чтобы побольнее уколоть маму. Я устала, я раздражена, мне хочется обратно в Чикаго.

Если мама и проиграла, какое мне до этого дело?

После того как Джонз сказал, чтобы я ушла, я побежала к разлому. Разлом — это две каменные глыбы, выдавленные из земли корнями деревьев и вымытые водой. Мы обнаружили его, исследуя холм на дальней окраине города. Если вам нравилось чувство опасности, можно было заползти в темное, покрытое землей пространство, оставленное этими камнями, так рвавшимися к солнечному свету, позади себя. Обычно я этого не делала. Мысль о том, что я могу быть похоронена под несколькими тоннами известняка, меня совсем не привлекала. Прежде я забиралась туда только один раз. Чтобы доказать Джонзу, что я не сопля и не мокрая курица. Но сегодня я была никому не нужна. Они только обрадуются, если меня навеки поглотит земля.

Приподнимаясь и ложась на живот, я проползла в щель. Весна была сухой. Это было очень кстати, иначе мне пришлось бы сидеть в воде. Там было достаточно места, чтобы сесть, подтянув колени к груди, а если прижать к коленям подбородок, то можно было смотреть в отверстие, через которое я только что проползла. В раме, образованной этими камнями, вдалеке, вниз по холму, были видны трава и вершины деревьев, колеблемые весенним ветром.

Никому я не нужна.

У меня нет семьи.

Есть только люди, которые хотят, чтобы я умерла и оставила их в покое.

В самый разгар моего горестного самоедства я услышала, как снаружи кто-то царапается. Потом в раме из глыб появился силуэт Джоны.

Мы смотрели друг на друга. Лица его мне было не видно, потому что он стоял спиной к заходящему солнцу. Наверное, из-за тени внутри и он меня толком не видел. Но мы смотрели друг на друга. И, хотя я и не видела его лица, я запомнила, как он выглядел. Как будто я на самом деле его видела.

— Прости, Чита.

Я крепко зажмурила глаза. Эта его просьба о прощении не помогла. Было так же больно, как и тогда, когда он сказал, чтобы я ушла. Отец всегда говорил, что он жалеет о том, что произошло, но на самом деле никогда так не думал. Ему просто хотелось, чтобы все улыбнулись, а он смог пойти посмотреть баскетбол и не чувствовать себя виноватым. Может быть, Джоне тоже просто хочется смотреть телевизор и не чувствовать себя виноватым?

— Я совсем не хочу, чтобы ты оттуда выходила, — сказал Джонз.

Я все не открывала глаз.

— Ты хочешь выйти? Или я могу залезть к тебе, если хочешь.

Может, мне и хотелось, чтобы земля навеки поглотила меня, но мне не принесло бы никакого морального удовлетворения, если бы мы умерли вместе с Джоной.

Я вылезла наружу.

Мы сели на один из камней, который скатился с земляной кучи, выдавленной вверх корнями дерева, как раз рядом со входом в пещерку. На нем было что-то вроде сиденья. Предплечье Джоны прижалось к моему. Я была вся покрыта старыми листьями, обломками веток, грязью и пометом каких-то зверей. А по Джоне тек пот.

Он открыл кулак, и я увидела, что в нем перочинный ножик. Он вытащил блестящую спиральку штопора и вонзил ее острый конец себе в большой палец. Показалась капелька крови. Потом он протянул руку и взял меня за кисть.

Не помню, испугалась я или нет. Не помню даже, было ли больно, когда он проткнул мне большой палец этим штопором. Но ладонь его была теплой, и маленькие шарики земли и щепочки перекатывались между его кожей и моей.

Когда появилась капля моей крови, он прижал наши большие пальцы друг к другу.

— Вот мы и семья, — сказал Джонз. — И никто нам больше не нужен.

Я вымотана, раздражена и хочу уехать обратно в Чикаго.

Если мама и проиграла, то при чем тут я?

Я сказала своей семье, что она (вернее, он) мне больше не нужна.

Я выбираюсь из больничной палаты, иду по залу и выхожу из двери. Снегопад прекратился. Судя по тому, как выглядят улицы, снег перестал еще до того, как я нашла Джину на кухне. Я просто не заметила белые сугробы высотой в фут у дверей отделения «скорой помощи».

Путь в дом на Мейпл-стрит неблизок, особенно если идешь пешком. На ботинках у меня появилась каемка от соли, которую набросали домовладельцы, принявшиеся очищать свои владения от снега, и снегоуборочные машины городского хозяйства. Где-то я читала, что вернуть прежний вид обуви, испорченной солью, может шампанское. Или коньяк? Ладно, все равно и то и другое — слишком дорогое лекарство для моих купленных на распродаже мокроступов.

Я тяну на себя калитку, сделанную в нашем заборе из окоренных колышков. Забор на фоне навалившего ослепительного снега кажется еще грязнее. Во дворе у кормушек толкутся птицы, и небольшая стайка — кучка? выводок? — скворцов дерется за остатки сала в корзинке. Отсюда их крики звучат как визг свиней, дерущихся за вкусные объедки в помоях, налитых им в корыто. Вообще-то свиней я не видела со времени учебы в начальной школе, когда нас водили на местную свиноферму, но этот звук легко определить и трудно забыть.

В кладовке я нахожу зерно и насыпаю в кормушки, кладу новый кусочек сала в корзинку и наливаю воду в ванночку. Я смотрю, как скворцы толпятся около воды, и тут звонит Индия.

— Ну, слава Богу, — говорит она, когда я отвечаю на звонок. — Ты хоть не застряла где-то на дороге.

— У Джины выкидыш… — говорю я, все еще наблюдая за скворцами.

— Как она?

— …А мне, наверное, надо постараться поскорее уехать, все равно, есть на дороге снег или нет.

Индия молчит.

И я молчу.

— Что бы я ни делала, — говорю я спустя некоторое время, — я все время причиняю людям боль. И я ничего не могу с этим поделать. Она потеряла сознание, но сейчас с ней все в порядке. У нее же есть семья.

— Уичита… — начинает Индия, но обрывает себя. — Рада, что с ней все хорошо.

Я киваю головой своему отражению в оконном стекле.

— Звонил какой-то парень, Майк, — продолжает она. — Он хотел, чтобы я сказала, где ты.

Я опять киваю.

— Уичита?

— Спасибо, — произношу я вслух. — Я ему позвоню.

— Тебе нужны деньги? — спрашивает Индия. — Я имею в виду, чтобы добраться домой? Ведь ты же уволилась с работы…

— А ты откуда знаешь? — спрашиваю я. — Нет, все в порядке. Просто интересно.

— Звонила Дженет. Она сказала, что ты уволилась. И оставила тебе сообщение. Подожди… — Она шуршит бумажками и булавками. Я вижу, как она стоит перед пробковой доской для записок, которую мы повесили рядом с телефоном. Забивая гвоздь, я тогда попала молотком по большому пальцу. Посмотрев вниз, я вижу на большом пальце маленький шрам. Не от молотка.

«Вот мы и семья. И никто нам больше не нужен».

«Я не хочу, чтобы ты уходила». — Но это не голос Джонза. Это мой голос.