Сказки для взрослых детей - Геннадий Демарев

Но жрец не унывал. Сила ненависти пробудила в нём упрямство. В первую же безлунную тёмную ночь он, как вор, пробирался между домов, стремясь поскорее оказаться за пределами столицы. В руках он держал небольшой топор и пилу, которая могла резать деревья совершенно бесшумно. По его подсчётам, ширина лесополосы могла достигать ста шагов. Если учесть, что на каждом метре произрастает, как минимум, пятьдесят деревьев, ему придётся посвятить работе много ночей…

Ему показалось, будто под ногами задрожала земля, когда он нанёс первый удар топором. Сверху посыпались листья и пыль, пересохшие сухие веточки и остатки птичьего помёта. Стало страшно… И ничего удивительного в этом нет, если учесть, что человек не способен видеть то, что происходит вокруг него в темноте. Однако знание этой простой истины не помешало Хун-Ахаву испытать подлинный первобытный страх. Сердце застыло в груди, потом ушло куда-то в пятки, а в голове, как раненная птичка, забилась мысль: «А вдруг сейчас на меня обрушится гнев того существа, которое являлось во сне первому царю?»

Но прошла минута, другая… Ничья карающая десница не поразила жреца. Он успокоился и продолжил своё чёрное дело. Удар за ударов, одно движение пилы за другим, капля за каплей пота… Работа продвигалась крайне медленно, инструменты тупились о крепкую древесину, руки быстро уставали. К рассвету Хун-Ахав обнаружил, что сумел продвинуться вперёд всего на один локоть. С такими успехами ему придётся истратить на работу всю оставшуюся жизнь.

Спеша домой, чтобы привести себя в порядок, он напряжённо размышлял о том, что можно придумать для скорейшего внедрения в жизнь своего чудовищного плана. Оказавшись в стенах родного дома, он быстро привёл себя в порядок и поспешил к царю — приблизилось время, когда оба должны идти к белой розе.

Как ни старался жрец скрыть своё натруженное состояние, царь, едва увидев его, удивился:

— Что с тобой, друг мой? Не пришлось ли тебе, случайно, всю ночь рубить дрова?

Испугался Хун-Ахав этих слов: показалось ему, будто царь обо всё осведомлён. «Рубить» и «дрова» — эти два слова заставили его побледнеть и ощутить, как задрожали ноги от страха. Но, сделав над собою чудовищное усилие, жрец изобразил улыбку, произнося первое, что взбрело в голову:

— Ничего особенного: я просто заболел, температура у меня…

Но эти слова насторожили Атласа.

— На нашем острове у кого-то возможна температура? Нет, друг, тут что-то не то, потому что никто на острове не болеет уже много лет.

Однако у повелителя не оставалось времени задумываться над причиной усталого вида жреца: надо было спешить к розе.

На обратном пути Хун-Ахав, вспоминая об объёме труда, выпавшего на его долю, подумал: «А может, воткнуть в его спину кинжал, который очистит мне путь к престолу?» Но нет, нельзя. Рану обязательно увидят врачи и бальзамировщики, его обвинят в преступлении и казнят… Эти мысли способствовали усилению сердцебиения у предателя. Дышать вдруг стало трудно… И в этот момент он вдруг обратил взор на ряды факелов, прикреплённым к стенам подземного хода. Они производили много дыма, в силу чего и становилось трудно дышать. Но не дым привлёк внимание Хун-Ахава, а огонь, освещающий путь.

Огонь… Согласно преданию, он стал первопричиной появления Атлантиды под солнцем. Огонь создаёт и разрушает. Вот, кого следует пригласить в союзники для задуманного чёрного дела! Стоит всего лишь поджечь лес, а огонь всё остальное завершит сам…

В этот день жрецу предстояло совершать жертвоприношение в храме Адоная. Во дворе и перед входом в обиталище бога собралось много тысяч людей. Все дожидались чуда, которое привыкли созерцать ежегодно: после возжигания курений сам по себе синим пламенем зажигался факел, установленный на главном алтаре. Считалось, что до тех пор, пока раз в году происходит такое явление, страна будет благоденствовать. Увы, на сей раз, несмотря на правильность исполнения обрядов, факел не зажёгся. Это породило среди народа страх и ропот. Кто-то выразил сомнение в жреце, другие предложили искать виновников среди власть имущих. Ничего подобного доселе не происходило, потому ни царь, ни сановники не были готовы к этому. Толпу удалось задобрить и отправить по домам, но страх остался в сердце каждого человека. Страх неопределённый, мистический, глубокий, но никто не знал, откуда ждать беды. Крестьяне, работая в полях, рыбаки, раскидывая сети по водной глади, ремесленники, трудясь на очередной амфорой, — все то и дело обращали взоры в небеса или к древним горным вершинам, красующимся в нескольких километрах от столицы. Откуда могла прийти беда?..

Наступила ночь. Город забылся в тревожном сне. Домашние животные затаились по своим углам. Даже вездесущие сверчки не тревожили воздух своими концертами. Не спал лишь один человек — Хун-Ахав. Это его тень украдкой промелькнула под высокими колонами храма Адоная. В обоих руках он сжимал большой бурдюк, наполненный какой-то жидкостью.

Долго он шёл, то и дело делая остановки. Во время первой из них жрец поставил ношу на неровную поверхность дороги. Кожа в каком-то месте продырявилась об один из множества мелких камешков, и теперь тоненькая струйка масла, используемого для храмовых светильников, едва заметная для глаза, окропляла путь злоумышленника. Но ему было не до того, чтобы обращать внимание на столь незначительные вещи.

Приблизившись к лесу, он открыл пробку и направил узенькое горлышко ёмкости на коренья деревьев и сухую траву, которой в изобилии было покрыто пространство между зарослями. Подготовка отняла немного времени, после чего жрец бросил бурдюк под деревья и извлёк из кармана трут и огниво.

Кто из вас видел лесной пожар? Представляете ли Вы, насколько опасное и страшное это зрелище? Вначале, словно ниоткуда, на свет появляется искорка, которая, попадая на сухую травку, разгорается. Возникают мелкие, на вид безобидные язычки пламени, которые с миролюбивым видом ласково лижут всё, к чему прикасаются. Но вот наступает минута, когда слабое пламя набрало достаточно силы. В один миг оно способно взметнуться к небесам и раскинуться вширь, с угрожающим шипением и треском охватывая более толстые ветки кустов, добираясь до самых верхушек деревьев. И вот, наступает момент, когда мощным огнём охвачено всё, и спасения от него уже нет…

Пока пламя разгоралось, Хун-Ахав поспешил отойти подальше от леса, опасаясь, что его силуэт на фоне яркого огня смогут увидеть издалека. Впоследствии, созерцая пожар из окна своего дворца, он с удивлением обнаружит, что никакой радости по поводу случившегося не испытывает. Мало того, в сердце всё сильнее щемит, ноги всё заметнее дрожат, словно в предчувствии чего-то ужасного.

Между тем, жители окраины, разбуженные отсветами пламени, поначалу устроили панику, разбудив половину города. Однако никто не ведал о том, что нужно делать. Тот лес всякому казался лишним. В нём не водилось зверей, на которых можно было бы устроить охоту, он мешал возведению новых застроек; на его кронах даже вороны не устраивали гнёзд… Поэтому люди стояли у черты города, созерцая картину пожара сонными глазами.

Царя будить не отважились, поэтому он спокойно почивал у себя. Утром, как всегда, предстоит поход к священной розе. Но жрец думал не о том, как бы попытаться спасти хотя бы один черенок куста, а о том, какое бы выражение лица, какую маску придумать для того, чтобы Атлас не заметил его причастности к беде. Впрочем, Хун-Ахав утешал себя мыслью, что в случае гибели белой розы царь может заболеть или вовсе погибнуть.