Антон Райзер - Карл Филипп Мориц

Между тем ректор, в чьем доме он жил, вернулся из поездки и привез с собой мать, которая вознамерилась привести их домашнее хозяйство в образцовый порядок. Наступила зима, но никто не заботился об обогреве комнаты Райзера, он испытывал жесточайший холод и все надеялся, что хоть кто-нибудь наконец о нем вспомнит, – пока однажды ему не сказали, что отныне он должен проводить дневное время в комнате для прислуги.

Теперь он и вовсе перестал замечать окружающее. Отвергнутый и презираемый учителями и товарищами, никем не любимый из-за своей вечной унылости и робости, он и сам словно бы махнул рукой на людские мнения и стремился лишь к одному – полностью уйти в себя.

Он зачастил к букинисту, где брал для чтения роман за романом, комедию за комедией. Все деньги, которые удавалось скопить ценой больших лишений, он тратил на книги, когда же букинист узнал его ближе, то стал выдавать ему их в долг, не требуя платы сразу, так Райзер, сам того не заметив, оказался у него в должниках, и хотя сумма долга сама по себе была невелика, вернуть ее он в то время не имел возможности.

Он попытался частично погасить долг продажей принадлежавших ему школьных учебников, которые букинист купил по смехотворно низкой цене, дав ему за это для прочтения еще несколько книг, так что вскоре он погряз в новых долгах и боялся даже думать о том, как будет их выплачивать.

Чтение стало для него такой же потребностью, как на Востоке курение опиума, где люди приятно затуманивают им свое восприятие мира. Когда ему не хватало книг, он был готов обменять свой мундир на рубище нищего, только бы их заполучить. Эту его страсть букинист отлично умел использовать к своей выгоде: он постепенно выманил у Райзера все его книги и часто в его же присутствии продавал их кому-нибудь вшестеро дороже, чем купил у него.

Из сказанного видно, что вряд ли можно было упрекать того, кто счел бы Райзера беспутным и пропащим молодым человеком, который продает свои школьные учебники, вместо того чтобы углублять познания и прилежно слушать учителя на уроках, не читает ничего, кроме романов и комедий, а вдобавок еще и небрежет своим внешним видом, да и могло ли быть иначе, если он потерял интерес к своему телу, оттого что не люб был никому в этом мире, и потому все деньги, отпущенные ему на прачку и портного, относил в лавку букиниста, ибо потребность чтения превышала у него и жажду, и голод: он мог провести вечер за чтением «Уголино», не имея за весь день во рту маковой росинки, так как нередко пропускал свой бесплатный обед за чтением, а деньги, предназначенные для ужина, отдал за «Уголино» и свечу, при свете которой, закутавшись в шерстяное одеяло, просиживал в холодной комнате до полуночи, весьма живо ощущая муки голода, испытываемые героем трагедии.

Между тем эти часы, вырванные из хаоса жизни, были для него счастливейшими, они полностью опьяняли его сознание, и он забывал тогда целый мир.

Так он изучил подряд двенадцать или четырнадцать вышедших в то время книг о немецком театре, и, дважды или трижды с величайшим наслаждением прочитав «Сентиментальное путешествие» Стерна, взял у букиниста «Сентиментальное путешествие Шуммеля по Германии».

Уже тогда начал он записывать в особую книжицу названия прочитанных книг и свои суждения о них, так, о «Сентиментальном путешествии Шуммеля по Германии» он записал: exercitium extemporaneum[8], поскольку сам автор признался, что все разнообразные предметы, собранные в этом толстом томе, просто надерганы из разных мест, дабы читатели сами судили, в какой области письма он преуспевает лучше. Позднее автор этого «Путешествия» загладил свою неудачу трагикомической историей о «Бородке».

Однако немного нашлось бы книг, о чтении которых Райзер жалел бы больше, чем об этом «Путешествии».

Так со временем он все лучше научался отличать посредственное и дурное от хорошего.

Но что бы он ни читал, идея театра всегда владела его мыслями, драматический мир неудержимо влек его и манил – там он забывал и свои слезы, там попеременно впадал то в дикий и яростный гнев, безумие и мстительность, то в разные теплые чувства: великодушное всепрощение, всепобеждающее милосердие и безбрежное сострадание.

Все его внешние обстоятельства и отношения с окружающим миром были ему так ненавистны, что ему постоянно хотелось зажмурить глаза. Ректор дома звал его по имени, как зовут слуг, и однажды ему пришлось звать к столу школьного товарища, который приходился сыном одному из друзей ректора, и пока тот ужинал вместе с ректором, Райзер должен был подносить вино и дожидаться в комнате для прислуги рядом с гостиной, где они угощались и откуда до него доносился разговор этого юноши с ректором, тогда как сам он оставался сидеть рядом со служанкой.

Ректор давал школьникам несколько частных уроков, когда же по какой-то причине урок отменялся, Райзеру, который обычно тоже посещал эти уроки, надлежало обойти всех учеников и сообщить им об отмене, что лишь увеличивало их презрение к нему.

Подобное пренебрежение со стороны окружающих вполне объяснимо: ко всему, что происходило вне его «я», Райзер был абсолютно безучастен и к любому делу, отвлекавшему от его собственного духовного мира, относился досадливо и равнодушно. Стоит ли удивляться, что в нем, безучастном, люди тоже не хотели принимать участия, что они отвечали ему презрением, обходили его стороной да и вовсе о нем забывали?

Не понимали они лишь одного – что его поведение, из-за которого они им пренебрегали, само было следствием людского пренебрежения в более раннем его возрасте. Вот это-то пренебрежение, возникшее из-за целого ряда случайных обстоятельств, и породило такое его поведение, а вовсе не наоборот, как они думали: будто поведение юноши было причиной всеобщего пренебрежения к нему.

Так пусть это заставит всех учителей и педагогов быть осмотрительнее в своих суждениях о развитии характера молодых людей и внимательно учитывать воздействие на него бесчисленных и случайных обстоятельств, тщательно их исследовать, прежде чем дерзнуть своим суждением решать судьбу человека, которому, быть может, хватило бы одного ободряющего взгляда, чтобы внезапно переродиться, поскольку вовсе не природные черты характера, но особое стечение обстоятельств могут стать причиной его на взгляд столь дурного поведения.

Видимо, участью Антона Райзера было воспринимать благодеяния как муку. Разве не благодеянием стало для него проживание в доме госпожи Фильтер? Но какой мукой и тягостью обернулся тот год для Райзера! А приглашение ректора жить у него в доме? Но сколько унижений и презрения со стороны школьных товарищей пришлось ему перенести во время пребывания в этом доме, рисовавшегося ему в столь заманчивом свете!

Никто из наблюдавших Райзера со стороны не мог сказать о нем ни одного доброго слова. Сам ректор сказал о нем пастору Маркварду, что ему в жизни не суждено подняться выше сельского учителя. Позднее и пастор Марквард снова напомнил ему об этом, и суждение ректора, которому Райзер в ту пору еще не мог противопоставить собственного мнения о себе, еще больше его подавило.