Тайна Ночного дозора - Наталья Александрова

Поэтому налетевшая на них буря африканской страсти оченьудивила его.

Он смотрел на ее тело — длинное, мускулистое, покрытоесмуглой матовой кожей, и она казалась ему загадочной, непостижимой, какегиптянка с древнего барельефа.

Катаржина почувствовала его взгляд, приподнялась на локте иответила долгим изучающим взглядом — без улыбки, без нежности, с каким-то непонятнымлюбопытством, и вдруг нежно и страстно поцеловала в ямку в основании горла.

— Ты как вампир, — охрипшим от волнения голосомпроговорил Старыгин и обхватил темную, коротко стриженную голову.

— Почему — как? — проурчала она, покрывая его телопоцелуями, спускаясь все ниже и ниже. — Я и есть вампир.., точнее —вурдалак, ты разве не знал, что Чехия — родина вурдалаков? Я сейчас выпью твоюкровь, и ты тоже станешь вурдалаком…

Старыгин задохнулся и потерял голову.

На этот раз все было гораздо медленнее, прозрачнее, полнее.Они смаковали каждое прикосновение, каждый поцелуй.

Когда все завершилось, Старыгин почувствовал себя легким иопустошенным, как будто Катаржина действительно выпила всю его кровь. Онбережно обнял ее левой рукой и начал засыпать, перед глазами поплыли какие-тоцветные пятна, смутные образы прошедшего дня, но легкая рука потрепала его пощеке, и хрипловатый волнующий голос проговорил:

— Эй, соня, пора вставать! Нам действительно нужноехать! Уже много времени!

— Ехать? — сонно пробормотал Старыгин. —А какже.., мы хотели.., немножко поспать…

— Поспишь в дороге! — Катаржина ущипнулаего. — Вставай, лентяй! Нам нужно проехать пол-Европы!

— Ты неутомима, — проворчал он, нехотяподнимаясь. — У тебя что — внутри батарейка?

— Я же тебя сказала — я вурдалак, а у вурдалаковнеисчерпаемый запас энергии! Я же напилась твоей крови и теперь отлично себячувствую! Ну ладно, отдохни несколько минут, я первая пойду в душ!

Через час, расплатившись, они покинули трактир и покатилидальше по прекрасной европейской дороге.

Старыгин задремывал, окрестные пейзажи сливались перед егоглазами в мешанину цветных пятен и таяли в солнечных лучах.

— Спишь? — повернулась к нему Катаржина. —Воттеперь делай вид, что действительно спишь, не вздумай просыпаться! Мыподъезжаем к границе!

От этих слов сон моментально слетел со Старыгина, онподскочил и уставился на приближающуюся пограничную будку.

— Я сказала — спи! — сквозь зубы прошипелаКатаржина, не поворачивая головы.

Старыгин закрыл глаза и откинулся на сиденье.

Катаржина затормозила, опустила стекло и проворковала:

— Пан офицер, какая прекрасная погода!

— Попрошу паспорта! — отозвался пограничник,приложив руку к козырьку.

— Вот мой паспорт, — Катаржина подала емукнижечку. — Я еду к брату, он живет в Вене, у него завтра день рождения..,представляете, пан офицер — в Вене никто не умеет как следует приготовитькнедлики! Так что я сама буду их готовить для брата!

— Кнедлики? — переспросил пограничник, у которогоот ее болтовни спутались мысли. — Пани, хорошо умеет готовить кнедлики?

— О, меня научила моя бабушка, а уж как она их готовила— просто пальчики оближешь!

— А тот пан, — пограничник кивнул наСтарыгина. — Кто тот пан? Где его паспорт?

— То мой муж, — пренебрежительно махнула рукойКатаржина. — Перепил пива, и теперь его не разбудить! Уж я его знаю!Говорила я ему — не пей так много, хватит тебе! Но разве же мужчины когдаслушают умных советов? А куда он засунул свой паспорт.., кто же его знает..,так рассказать пану офицеру, как я готовлю кнедлики? Для начала нужно взятьмолодую картошечку…

Сзади за машиной Катаржины стоял огромный грузовик. Водительгрузовика высунулся из кабины и прокричал:

— Вы что там застряли? У меня груз скоропортящийся,яйца, мне долго ждать нельзя! Кто будет платить, если яйца протухнут?

— Потом нужно взять хорошего шпика, совсем немного… —как ни в чем не бывало, продолжала Катаржина. — И немного припустить егона слабом огне…

— Ладно, пани, проезжайте! — отмахнулся от неепограничник. — На обратном пути расскажете!

— Непременно, пан офицер! — широко улыбнувшись,Катаржина нажала на педаль газа.

— Ты, наверное, регулярно возишь контрабанду, —вполголоса проговорил Старыгин, когда граница осталась позади. — У тебяэто так естественно и профессионально получилось — сразу видно, что не первыйраз!

— Ну конечно — я и вурдалак, и контрабандист,усмехнулась Катаржина. — И вообще, я глава мафии! Лежи, не шевелись! Мыеще не очень далеко отъехали!

— Вот еще что меня интересует, — не умолкалСтарыгин. — Что значит — припустить на слабом огне?

— Понятия не имею! — Катаржина фыркнула и пожалаплечами. — Ты что же, думаешь, что я действительно умею готовить кнедлики?

— А что — разве нет? Ты так убедительно об этомрассказывала, что я тебе поверил! Вот, думаю, идеальная получится жена — дажекнедлики готовить умеет!

Катаржина хихикнула и покосилась на спутника:

— Я же — искусствовед, а главное, чему должен научитьсяискусствовед — убедительно и красиво рассказывать о том, чего он совершенно неумеет делать.

Мейстер Рембрандт вернулся с похорон в отвратительномнастроении.

Само собой, похороны жены — это не самое веселое занятие, нодело было не только в том, что он потерял Саскию. Хотя, конечно, у них былихорошие времена, но жена долго и тяжело болела, и Рембрандт понемногу привык кмысли о ее смерти.

Дело было не только в смерти как таковой.

Дело было в тех неожиданных и неприятных переменах, которыеэта смерть принесла в его жизнь.

Во-первых, он с горечью узнал, что Саския незадолго досмерти переписала свое завещание, назначив своим наследником маленького Титуса.Правда, она назначила мужа единственным опекуном девятимесячного сына, но темне менее, как ни крути, фактически она лишила Рембрандта наследства.

И кроме того, на похоронах Хендрик ван Эйленбюрх, родственникпокойной, посмел предъявить мейстеру Рембрандту какие-то неуместные претензии.Он заявил свои права на часть имущества покойной, говорил о ее драгоценностях..

Нет, нет и нет! Жадные родственники не получат ни гульдена,ни крошки из наследства Саскии! У него и без того хватает долгов!

— Гертджи! — раздраженно выкрикнулРембрандт. — Гертджи! Где тебя черти носят?

— Я здесь, минхейр! — служанка возникла в дверяхсо странной, блуждающей улыбкой на пухлых губах.