Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает - Изабелла Аллен-Фельдман

17.04.1962

Побывала с Ниной в театре Сатиры. Смотрели «Дамоклов меч». Спектакль посоветовала Нина, сказала, что это один из лучших. Я настроилась на трагикомедию в древнегреческом духе (Дамокл, Дионисий, Сиракузы), а попала на какой-то политический фарс на тему атомной бомбы. Впечатление одно – голова идет кругом и никакого удовольствия. Много действующих лиц, все не говорят, а кричат, не ходят, а бегают и пр. Похоже на prise de la Bastille в уличном балагане. Балаган – вот точное слово, характеризующее этот театр. Не исключаю, что сатирический театр таким и должен быть, но явственно понимаю, что сестре моей здесь делать нечего. Понимаю ее тайный расчет, о котором она умолчала – в таком скопище молодежи все возрастные роли преимущественно доставались бы ей. Изрядно насмешила женщина, сидевшая справа от меня. Когда на сцене произнесли слово «аборт», она громко икнула от неожиданности и возмущенно сказала своему спутнику: «Какой ужас!» Не понимаю, что такого в этом слове, тем более, что оно было сказано к месту. В этом отношении здесь все немного puritains[115]. Я поделилась своими впечатлениями с сестрой, та сказала, что я не понимаю здешних conjonctures[116] и что турецкий драматург Хикмет, который написал эту пьесу, сейчас в большой моде. Оказывается, что в театре Моссовета сестра играла старуху в одной из его пьес, рассказывающих про Турцию. Сестра исключительно дотошно вживается в роль. Готовясь играть турецкую старуху, она не могла не познакомиться с турецким языком и, кроме обычных «йигюнлер»[117] и «чок тешекюр»[118], выучила несколько витиеватых бранных фраз и песенку с заунывным припевом «Най-най аман-аман» (если закрыть глаза, то кажется, что поет настоящая турчанка).

– Пусть так, – сказала я. – Пусть этот Хикмет здесь свет в каждом окошке и в каждой булочке изюм, но этот театр не для тебя!

Хотела добавить, что Ниночка тоже так считает, но испугалась, что мне попадет за то, что я распустила язык. Но я на самом деле его не распускала, просто сказала Н., что не смогла бы представить сестру на этой сцене. Сказала будто невзначай, пришла в голову мысль, я и сказала. «И речи быть не может!» – не раздумывая, ответила мне Н., несмотря на то, что обычно ей несвойственна подобная категоричность.

– Это я уже поняла, – сказала сестра. – Значит, не судьба. Надо идти туда, куда зовут.

К тому же Н. рассказала мне, что у главного режиссера театра Сатиры весьма крутой нрав и он неукротим в своем гневе. С таким человеком моя сестра никогда не сработается. В лучшем случае они расстанутся, в худшем – поубивают друг друга. В Таганроге был такой случай – актер какой-то заезжей антрепризы во время репетиции ударил режиссера по голове графином, да так сильно, что убил на месте. Это случилось за два или три месяца до того, как сестра заявила отцу, что хочет стать актрисой. «Знаю я этих актеров! – кричал отец. – Бездельники! Развратники! Убийцы! Разве это компания для моей дочери?!»

19.04.1962

Не успели мы начать отмечать Песах, как сестре позвонили из театра и долго уговаривали ее согласиться на замену заболевшей актрисы в каком-то спектакле. Сестра отказывалась, и так и не уступила.

– Это не тот случай, чтобы соглашаться, – сказала она. – Я выйду за нее несколько раз по просьбе режиссера, а она потом станет всем жаловаться, что «старуха Раневская», так она меня называет, воспользовалась ее болезнью, чтобы посягнуть на ее роль. Было бы на что посягать! Тоже мне роль домработницы – три слезинки, две сопли! Я не хочу, чтобы меня ославили из-за этого «Трехминутного разговора»! Проще отказаться.

22.04.1962

Вчера умерла актриса Людмила Фетисова из театра Армии. Скоропостижно. Я ее не знаю, но это известие сильно расстроило сестру.

– Такая молодая! – сокрушается сестра. – Тридцать шесть – это разве возраст?! А какая талантливая была актриса! И какой человек! Это же такая редкость, чтобы талант уживался с человечностью! Она была как ангел, никакая грязь к ней не липла! Настоящая театральная актриса, в кино принципиально не снималась, не хотела. А могла играть всех и все – кавалерист-девицу, фабричную девчонку, аристократку, интриганку… Покойный Алексей Дмитриевич был в восторге от ее игры! Как же рано уходят лучшие люди… Последняя роль ее была в пьесе нашего Рубинштейна, который Штейн. Я собиралась посмотреть, да все откладывала. Вот и дооткладывалась…

25.04.1962

В гостях случайно «столкнулись» Орлова и Ниночка, два совершенно разных человека, которых вместе, наверное, лучше не сводить. Орлова «проезжала мимо и решила заглянуть на огонек» (при ее великой занятости, о которой она то и дело говорит, в это верится с трудом). Л.П. собирается в Италию, она там не была пятнадцать лет. Сестра сказала, что Л.П. везет, ездит за границу она часто, да еще и вместе с мужем. А потом, когда Л.П. ушла, сказала нам с Ниночкой, что их-то можно выпускать хоть вместе, хоть порознь, семья там номинальная, а главный их «якорь», который держит Л.П. с мужем здесь, это их дом во Внуково и вклады в сберкассах. «Да и кому они оба там нужны?» – добавила она. «Поэтому и выпускают», – вздохнула Ниночка. Ей бы тоже хотелось ежегодно или хотя бы раз в два года ездить за границу, да еще и за счет государства, но увы, это доступно лишь избранным. Для всех остальных граждан заграничные поездки – недостижимая (или весьма трудно достижимая) мечта, поэтому заграница (капиталистический мир) видится отсюда чем-то сказочным. Когда я говорю, что ничего такого особенного во Франции и Италии нет, а в Турции, так вообще, мне почти никто не верит. Париж советским людям рисуется каким-то раем. Да, это рай, но только для тех, у кого есть деньги, и немалые. А разве богатым плохо здесь? Богатым везде хорошо, бедным везде плохо, но здешняя жизнь, при всех ее недостатках, спокойна.

26.04.1962

Дирекция театра обещала сестре (и мне, как «члену семьи народной актрисы») путевки в актерский пансионат в Ялте, но в последний момент оказалось, что на всех желающих не хватает путевок. Сестре, как народной актрисе, предложили одну путевку.

– Я сказала – или две, или ничего, и ничего не получила, – сердится сестра. – Нет, ты скажи – почему кто-то может по три раза в год брать путевки на себя и на очередную свою жену, а мне не дают отдохнуть в компании с родной сестрой. Знаешь, что мне сказали эти засранцы? Поезжайте одна, отдохните друг от друга! Я ответила, что, кроме как от них, мне отдыхать не от кого, и ушла. Так и подмывало плюнуть, хотя бы на пол, но я удержалась. Пусть они подавятся своей путевкой! На Урал они меня могут отправить, а в Крым у них не хватает путевок! Лучше бы наоборот!

Ирина предлагала помочь, сестра отказалась. Она считает, что невозможно действовать через Ирину после того, как ей отказали, да еще столь невежливо. Театр предложил ей две путевки в Рузу, но это не вполне адекватная компенсация, поэтому сестра отказалась (разумеется, и администрация, и ни в чем не повинный пансионат в Рузе были посланы куда подальше). Решено – мы едем в Комарово, как только закончатся гастроли по Уралу.