Деловое образование в России - Сергей Пятенко

Общественное недовольство качеством образования обычно сфокусировано на неадекватном содержании обучения, устаревшей инфраструктуре и отсутствии всякой связи между усилиями, затраченными на получение хороших оценок, и последующей карьерой. Зачастую подразумевается, что каким-то образом государство должно обо всех этих проблемах позаботиться. Доля истины здесь есть: например, увеличение финансирования могло бы способствовать развитию школ и вузов.

Но это не есть решение всех проблем. Образование не может быть исключительно предметом заботы центральной власти. Прежде всего оно должно стать предметом заботы самих образовательных учреждений. Необходимо завершить переход от советского вуза как формы подготовки персонала для отраслевого министерства к университету как автономной организации, имеющей свою репутацию на рынке и в обществе. В России этому переходу больше всего мешают определенная ментальная леность, потребность в опеке со стороны патерналистского государства и желание многих, чтобы некий «начальник» всё за них придумал и решил.

Проблема автономности высших учебных заведений не нова. Ей почти тысяча лет – от момента появления европейских университетов Болоньи, Саламанки и Парижа. Тогда же начались дискуссии и борьба за автономию, которые ведутся до сих пор. Сегодня лучшие университеты независимы от государства или региональной власти. Но, несмотря на эти свободы, они продолжают считать проблему актуальной и активно отстаивать свою автономию.

Действительно, многовековая практика подтвердила: для адекватной реакции на нужды мира «университет должен иметь моральную и интеллектуальную независимость по отношению к любой политической и экономической власти, реализуя свою деятельность в области исследований и образования»[84]. Все крайности обычно неэффективны.

С одной стороны, при отсутствии должной степени автономности университеты больше заинтересованы в том, чтобы соответствовать формальным требованиям министерства, а не в поиске оптимального для них курса развития и адекватной реакции на изменяющийся мир. С другой стороны, автономия в представлениях определенной группы нашей «прогрессивно-демократической общественности» заключаются в требовании дать государственных денег и не спрашивать отчета об их использовании. При этом автономия часто понимается как право работать на госсредства в зарубежных интересах. Например, агитируя способную молодежь уехать на Запад.

Другим следствием автономии, по мнению этой группы, должно быть право, точно так же работая на деньги бюджета РФ, готовить, например, публикации, продвигающие «чужие» аргументы в ситуации конфликта интересов с другими странами.

В наших условиях проблема не столько в отсутствии формальной автономии, сколько в том, что самостоятельность университета не является «генетической ценностью»[85]. Опыта автономной жизни вузов у нас мало. В 300-летней истории российских университетов, начиная с создания московского и санкт-петербургского в XVIII веке, ситуация с автономией напоминала «качели». При их создании образцом послужили немецкие университеты, которые к тому времени накопили столетия опыта отстаивания самостоятельности.

Практике деятельности российских университетов был свойствен некоторый уровень автономности (по сравнению с большинством общественных институтов имперской государственности), что и было зафиксировано в первом университетском уставе 1804 года. Через 30 лет Николай I значительно ограничил права университетов. Затем Александр II в программе послаблений и реформ фактически восстановил исходный уровень самостоятельности.

Советская власть, перекраивая социальное устройство, лишила университеты всякой автономности и стала регулировать даже предметное содержание, а не только, например, присвоение степеней и вопросы финансирования. В 1930-е годы большинство университетов СССР были «разобраны» на отдельные институты в ведомственной логике – так возникли медицинские, педагогические, сельскохозяйственные вузы. Вопрос об автономности был уже неуместен. Кого, чему, как учить – все эти полномочия были изъяты из компетенции вузов.

Однако жизнь стала брать свое: необходимость технологического развития в условиях холодной войны и гонки вооружений заставила пересмотреть вопросы подготовки кадров для передовых отраслей. Появление в 1950-х целой группы вузов с расширенными правами в определении содержания образования было вынужденным отступлением от тотального регулирования. Ярким примером является московский Физтех со своим особым дизайном образовательной логистики и индивидуальных траекторий студентов.

Вообще вмешательство государства и в тот период иногда носило весьма позитивный характер. Так, например, говорят, что в СССР создание системы специализированных математических школ было пролоббировано представителями оборонных министерств, озабоченных качеством образования выпускников технических вузов. В общем, несомненный факт, что физико-математическое образование было весьма востребовано в советском государстве.

Следующий период можно назвать «брошенные в девяностые». «Невидимая рука рынка показала очень даже видимую фигу» (Г. Явлинский, российский политик). В постсоветском хаосе университеты оказались «сами по себе». К этому никто не был готов. Советские вузы никогда не обладали ни реальной автономией, ни даже пониманием, что с ней можно делать. Один из эффектов нежданной свободы реализовался в резком росте количества получающих высшее образование (примерно с 20 % до 60 % выпускников школ). Одновременно принципиальные изменения во всем укладе жизни привели к массовой потере молодых кадров, ушедших в другие сферы деятельности или отправившихся в эмиграцию. Всё это создало проблемы для качества образования.

Ситуация стала меняться в 2000-х годах, когда общество начало осознавать ключевое значение образования для развития страны. В последние 10–15 лет вузам/университетам были выделены значительные ресурсы – при выполнении определенных условий. Появились федеральные, национально-исследовательские и опорные университеты, а также элитная группа университетов программы «5–100». Сейчас России необходимо выбрать свою оптимальную модель университета, в том числе с разумной степенью самостоятельности (см. также главу 12).

Попробуем понять, что стоит за понятием автономии университетов. Во-первых, это возможность университета как организации самостоятельно определять траекторию своего развития, формировать видение себя и своего влияния на мир. Во-вторых, это академическая свобода, то есть те самые принципы свободы преподавания и свободы исследований, на которых был построен гумбольдтовский университет в XIX веке и которые лежат в основе современного исследовательского университета. В-третьих, это свобода студента выстраивать свою траекторию обучения (выбор университета, предметов, преподавателей), обеспечивающая полноценное развитие личности.