Укрощение строптивых - Светлана Успенская

Певица Аделаида Верзина стояла на сцене, прижимая к груди охапки цветов. Зал бушевал рукоплесканиями, воя от восторга «бис» и «браво». Певица улыбалась дежурной белозубой улыбкой, но на самом деле единственное, чего бы ей хотелось в тот момент, — это броситься за кулисы и согнуться над раковиной в гримерке, содрогаясь в болезненных конвульсиях.

— Спасибо! — низким зычным голосом, выдававшим недюжинный объем легких, крикнула она в зал, и темная тысячеглавая масса, непрерывно шевелящаяся перед сценой, вновь застонала от восторга.

За кулисами Аделаиду уже ждали костюмерша с костюмом для следующей песни и — Пашенька.

Широко расставив ноги, Пашенька полулежал на узком кожаном диванчике, где они столько раз единовременно доходили до экстаза, и равнодушно пощипывал струны гитары, что-то бессвязно мурлыкая себе под нос. Он был так поглощен этим занятием, что даже не оглянулся, когда Аделаида запыхавшись вбежала в комнату.

— Выйди! — бросила певица костюмерше и, заметив ее секундное колебание, приказала:

— Пусть Сева заменит меня на один выход.

Опустившись на диван, Аделаида заметила, что спазм дурноты уже прошел, и ей стало намного легче. Гитара была вырвана из рук Пашеньки и отставлена в сторону. Пашенька лишь тяжело вздохнул, увидев помятое лицо звезды.

— Опять? — спросил он.

— Ага! — простонала Аделаида. — Даже не знаю, что делать. Хочется вывернуться наизнанку прямо в зал. Боюсь, со стороны заметно.

— Ну и плевать! — Пашенька принялся ласково поглаживать накладную грудь, выпирающую из блестящего фальшивым золотом платья. — Какой смысл скрывать? Все равно рано или поздно все об этом узнают.

— Да, а гастроли? — протянула Аделаида жалобным голосом. — Еще неустойку платить… И как это мы были тогда неосторожны?

— Ты же сама хотела, — хмыкнул Пашенька. Движения его рук стали более настойчивыми и уверенными.

— Оставь, — жалобно пролепетала Аделаида, но, вместо того чтобы оттолкнуть его ладонь, лишь утомленно закрыла глаза.

— Ну, давай по-быстрому, а?

Лицо Пашеньки побагровело, глаза сладострастно сузились, а плотная ткань брюк вспухла холмом. Блестящее платье певицы поползло вверх, обнажая стройные ноги, тонкое белье и впалый живот.

— У меня сейчас выход… — слабо сопротивлялась Аделаида.

Отдаваясь ласковым движениям, она уже совсем было расслабилась, как вдруг дурнота вновь накрыла ее тяжелой волной.

— Нет! Не могу! — вскрикнула она, зажимая рот, — Это невыносимо!

Лида! Платье! — крикнула она костюмерше, склоняясь над раковиной.

Пашенька нехотя застегнул брюки и вновь принялся неторопливо пощипывать гитару.

«А эта новенькая ничего», — подумал он, провожая жадным взглядом округлый задок, красиво обтянутый узкими брюками. Окинув всю ее невысокую ладную фигурку, Пашенька задержался на груди, красиво обрисовавшейся под тонким свитером. Курносое лицо костюмерши обрамляли чуть вьющиеся на концах волосы, делая ее похожей на подростка. И пахло от нее так приятно — свежестью, юностью, наслаждением… Он отложил гитару в сторону.

Со сцены доносился страстный голос Аделаиды, звенящий искусно отрепетированным страданием…

Стоя к нему спиной, костюмерша наклонилась за туфлями, горой сваленными в углу. В таком положении ее фигура еще больше соблазняла его своими округлыми формами. Бесшумно, как кошка, Пашенька приблизился сзади и обнял ее.

Не ожидая нападения, костюмерша испуганно вскрикнула.

— Ничего, — пробормотал он, запуская длинные, шершавые на кончиках пальцы во влажную мягкую податливую черноту. — Успеем…

— Пусти! — Она слабо трепыхнулась в его руках, пытаясь вырваться.

Доносившийся голос певицы вибрировал и бился в ее горле сильными толчками, а ритм ударных совпадал с так-том их телодвижений…

Она неожиданно ослабела, точно потеряла способность к сопротивлению. Сладострастно сжимая ее тело, Пашенька сопел так громко, что эти звуки заполнили собой всю гримерку, заглушив даже гул далекого зала…

Голос Аделаиды поднялся до самых высот и застыл там, дрожа и вибрируя последним страстным криком…

Паша охнул, сцепив зубы, и обмяк. Костюмерша, кажется, Лида (он точно не помнил), деловито одернула свитер на груди и оправила волосы.

— Ты прелесть, — снисходительно похвалил он, рассматривая ее с интересом, точно впервые видя. — Нам предстоят приятные гастроли!

Аплодисменты, доносящиеся со сцены, были похожи на треск горящего фитиля. А эта простушка с округлым телом оказалась очень даже ничего…

— Она мне отказывает все время, — затягиваясь сигаретой, пояснил Паша, объясняя свою страстность. — Ее все время тошнит.

Костюмерша заинтересованно обернулась и впервые осмелилась открыть рот:

— А что с ней?

— А ты не знаешь? — усмехнулся Паша. — Она беременна.

— Вот как!

Аделаида влетела в гримерку взбешенная, точно кошка, которую терли против шерсти.

— Фонограмма тянет, — заорала она, сбрасывая с себя платье, — в зале холодина! Лидка! Где мое платье?

Когда она вновь убежала на сцену. Паша уже с уверенностью человека, обладающего несомненным правом, притянул к себе костюмершу и закрыл ей рот своими губами.

— Скорей бы гастроли, а? — одобрительно хмыкнул он.

Но костюмерша Лида на гастроли не поехала. Она просто исчезла, даже не взяв расчет. Пришлось срочно искать ей замену. Новая кандидатка была не столь удачна, как прежняя. Она была долговяза, костлява, и у нее изо рта пахло табаком.

Пашенька был очень недоволен.

* * *

Данные с результатами опроса Елизаветы Дубровинской легли в аккуратную папку и присоединились к тем пяти анкетным листам, что мирно покоились в сейфе начальника службы безопасности.

Кузовлев удовлетворенно улыбнулся. Эта маленькая девица непримечательной внешности с кошачьей хваткой, острым умом и детскими косичками — настоящая находка. Остроумна, контактна, легко входит в доверие к людям. У нее неплохие способности. Жаль, что после окончания дела с ней придется расстаться так же, как и со всеми, кто участвовал в его подготовке. Недаром начальник охраны чувствовал блаженный гибельный запах небытия. Или ему казалось, что он его чувствовал?

* * *

В пустынном классе Наташу поджидала невысокая женщина в элегантном пальто и ботинках на острых каблуках.

— Я мама Петрунина, — произнесла женщина громко и как будто даже с вызовом.

— Очень приятно, — сдержанно улыбнулась Наташа, но улыбка постепенно сползла с лица.

Разговор с родительницей самого скандального, невыносимого, разболтанного и ленивого ребенка в пятом "А", ребенка, в открытую угрожавшего учительнице и обзывавшего ее нецензурными словами, не предвещал ничего хорошего. Родительница Петрунина внешне казалась дамой такой же решительной и не склонной к компромиссам, как и ее сынок.