Смерть Гитлера - Жан-Кристоф Бризар

Уже минуло 17 часов, прошла еще четверть часа, а наше такси намертво сковано в пробке на Патриаршем мосту, в самом центре города. Водитель уже потерял надежду выбраться из нее и подключил к прикуривателю видеоплеер. Перед нашими глазами – образцы клипов местного поп-арта, где девушки в шортах энергично покачивают бедрами. Такие заторы делают Москву невозможной для жизни, возмущенно повторяет Лана. Время безлюдных московских бульваров прошло с тех пор, как Россия поддалась зову сирен либерализма. Старенькие «лады» и другие советские «волги» уступили место дешевым азиатским автомобилям и потоку шикарных лимузинов и громоздких европейских внедорожников.

Как долго еще добираться до учреждения, где нас ждет Владимир? – «Около часа, – отвечает водитель, постукивая пальцем по навигатору. – Может, чуть меньше, а может, чуть больше…» Мокрый снег, обычный для конца русской зимы, мягко налипает на стекла машины, что еще больше усугубляет наше скверное настроение.

Простите, тысячу раз простите нас. Я усердно повторяю по-русски слова, которым Лана пытается научить меня. Я хочу научиться произносить их правильно и внятно, чтобы вскоре сказать Владимиру. Время перевалило за 18 часов. Здание Российского государственного военного архива в типичном социал-коммунистическом стиле с бетонными стенами и непроницаемыми окнами в мрачном отдаленном районе города. Здание пусто. Или кажется таким. Снаружи не видно света на всех десяти этажах. Только первый этаж еще освещен.

Тяжелая дверь вестибюля захлопывается за нами с устрашающим грохотом. Мраморные плиты серо-бурого цвета покрывают пол холла, создавая впечатление заброшенного церковного нефа. От всего этого веет холодом. Наше шумное появление имеет свой положительный эффект: из-за внушительной деревянной будки, перегораживающей проход к лестнице, высовывается голова. Голова принадлежит женщине в униформе. Вахтерша встает из-за стойки медленно, так, как если бы каждое усилие давалось ей с мучительным трудом. Ее, пусть даже молчаливое, присутствие согревает нам душу. Оно доказывает, что здание не заброшено со времен падения Советского Союза. Хотя весь его «винтажный» интерьер мог бы говорить об обратном.

Как, к примеру, этот пластмассовый оранжево-коричневый телефон или эти часы из оргстекла со стрелками в форме мечей. Предметы коммунистической эпохи, которые до сих пор присутствуют в помещениях различных ведомств. Часы правильно показывают время, а телефон работает. Что и доказывает вахтерша прямо на наших глазах. «Двое. Да, их двое. Нет, пропустить их не могу. Вы должны сами прийти за ними. Да, да. Они ждут». Звонок был коротким. Женщина-охранник осторожно вешает старую телефонную трубку и делает нам знак подождать.

«Простите, Владимир, простите нас. Нам очень неудобно». Вот только понял ли он мою ломаную речь, отдаленно напоминающую русскую? Заместитель директора Российского государственного военного архива пришел минут через десять после звонка. Пришел с расстроенным видом. В ответ на все наши извинения он лишь хмуро и скупо улыбался, а потом развернулся и двинулся обратно к лестнице, откуда и пришел. Лана подтолкнула меня в спину, делая знак следовать за ним. «Все в порядке, – прошептала мне она. – Он не в пальто. Это значит, что он не собирается пока уходить». Дело Гюнше, невозможно! Дневник Геббельса, почему бы и нет, а вот Гюнше, конечно, нет. Владимир твердо говорит, что и речи не может быть о том, чтобы просмотреть личное дело эсэсовца Отто Гюнше.

И все же оно здесь, перед нами. Владимир вынул его из стеллажей, где оно хранится, и подготовил специально для нашей встречи. Он открыл его, показал нам несколько подлинных фотографий того времени – и больше ничего. Или почти. И вот тут вмешался счастливый случай, чудесное провидение. Замдиректора резко встал и попросил нас извинить его. «Пойду поищу в одном из наших хранилищ. Вернусь минут через десять. Ждите меня здесь…» Мы смотрели ему вслед, не говоря ни слова. Потом Лана улыбнулась и сказала: «Давай!»

Я переворачиваю страницы, дыхание сбивается, руки дрожат. Отто Гюнше перед нами. Вся его жизнь: служба в СС, личный телохранитель Гитлера, военнопленный в СССР. Столько ценных исторических и неопубликованных документов. Наше расследование принимает новый оборот. Гюнше – единственный член последнего близкого круга Гитлера, кто так и не согласился написать свою биографию и отказывался от интервью. Он сделал исключение только в отношении Джеймса ОʹДоннелла, которому ответил на несколько вопросов перед своей смертью в 2003 году, в возрасте восьмидесяти шести лет. Гюнше избегал СМИ. Свои уникальные свидетельства он преподнес советским спецслужбам. Преподнес – выражение не совсем точное. Скорее, выдал под принуждением.

Первая страница его личного дела – не что иное, как его удостоверение личности, составленное руководством Министерства внутренних дел 4 июня 1950 года. Спустя пять лет после того, как его взяли в плен в Берлине. Это типовая форма для всех военнопленных в Советском Союзе. За исключением того, что на этом добавлено от руки красным и очень крупным шрифтом: «Специальный надзор». Означенный под номером 4146 Гюнше Отто не обычный заключенный. Помимо основной информации, такой как его дата рождения (1917), место рождения (Йена, Германия), рост (193 сантиметра), место его заключения (лагерь военнопленных № 476), от руки помечено, что заключенный требует усиленной охраны.

Также указано, что Гюнше практически здоров и что в тюрьме, где он содержится, «нет инфекционных заболеваний». Многие страницы из дела рассохлись и шелушатся, они разных размеров, некоторые не больше листка из блокнота. Большинство из них написаны непосредственно от руки, торопливо. Каждый раз подписавший указывает свое звание, свою должность. Тут обнаруживается целая сложная иерархия должностей, от «начальника отделения» до «начальника особого отдела» и «заместителя начальника по оперативной работе»… Часто наложенные резолюции касаются замечаний по поводу вызывающего поведения заключенного Гюнше по отношению к Советскому Союзу. Такие замечания укладываются всего в несколько строк и заключаются в требовании соответствующего наказания. Всякий раз размашистая надпись по диагонали «Одобряю», сделанная от руки, завершает подборку листков.

Чаще всего на Гюнше доносят те, кто делит с ним долю заключенного, кто повседневно находится рядом с ним, а это немецкие пленные, бывшие нацисты. Советская лагерная система поощряет и вознаграждает рвение доносчиков, таких, как вот этот, некий Нокри. Он пишет «господину начальнику» своего отряда заключенных из 14-й бригады, в лагере № 476. Лагерь особого режима № 476 находится в Свердловской области, на Урале, славящемся суровостью своего климата. Этот лагерь является одним из крупнейших в Советском Союзе.

Словарный запас доносителя небогат, а почерк неуверенный. Норки немец и плохо знает русский язык. «Я сегодня получил из Вахты указание на хоздворе на зоне штабилировать дрова. По отряду должна 14-я бригада работать. Некоторые лица отказались категорически. 1. Гюнше Отто, он выступил в комнате, где живет 14-я бригада 74 чел. И сказал: “Я не пойду. Русские знают мое мнение”, как будто бы он герой над нашим советским начальством […] Прошу Вас, господин начальник, этих лиц строго наказать».

Наказание приводится в исполнение несколько недель спустя, после краткого расследования. Согласно документу, который у нас в руках, установлено, что: