Экскалибур - Бернард Корнуэлл

Я сплюнул. Чтобы завоевать Силурию, Артуру придется биться с Гвентом, мало того — с Повисом: эти два королевства правили Силурией совместно.

— Чистой воды безумие, — возмутился я.

— Честолюбие, пусть и беспочвенное, — поправил меня Галахад.

— А тебе Арганте по душе? — напрямик спросила его Кайнвин.

Отвечать Галахаду не пришлось: дворцовые двери внезапно распахнулись, и появился долгожданный Артур. Как всегда, в белом; лицо его, так осунувшееся за последние месяцы, внезапно показалось совсем старым. Что за жестокая насмешка судьбы: ведь на руку его, облаченная в золото, опиралась молодая жена — на вид совсем еще ребенок.

Такой я впервые увидел Арганте, принцессу Уи Лиатаина и сестру Изольды, и на обреченную Изольду она во многом походила. Хрупкое, трогательное создание, она балансировала между девичеством и женственностью и той ночью в канун Имболка казалась скорее девочкой, нежели взрослой, ибо задрапировалась в пышный плащ из жесткой, несминаемой ткани, что наверняка прежде принадлежал Гвиневере. Плащ был ей непомерно велик; ступала Арганте неуклюже, путаясь в золотых складках. Я вспомнил ее сестру, с ног до головы увешанную драгоценностями, и подумал, что Изольда смотрелась как ребенок, разубранный золотыми украшениями матери; то же самое впечатление производила и Арганте — словно вырядилась для игры и, как дитя, притворяется взрослой: держалась она с сосредоточенной торжественностью, скрывающей отсутствие внутреннего достоинства. Блестящие черные волосы она заплела в длинную косу, обвила ее вокруг головы и закрепила заколкой из черного янтаря, того же цвета, что и щиты грозных воинов ее отца, но взрослый стиль плохо гармонировал с юным личиком, так же как тяжелое золотое ожерелье на шее казалось слишком громоздким для нежной шейки. Артур подвел ее к возвышению и там, поклонившись, усадил в кресло по левую руку, и очень сомневаюсь, что во дворе нашелся бы хоть один человек, будь то гость, друид или стражник, кто не подумал бы: а ведь вылитые отец и дочь! Арганте уселась; повисло неловкое молчание. Так бывает, когда вдруг позабудут какую-то важную часть ритуала, и торжественная церемония того и гляди обернется посмешищем. Но вот в дверях послышалось шарканье, раздался сдавленный смех — и появился Мордред.

Наш король ковылял, подволакивая увечную ногу, с хитрой улыбочкой на лице. Подобно Арганте, он тоже играл роль, но в отличие от нее актерствовал он против воли. Он знал, что все собравшиеся до единого Артуровы люди, все они его, Мордреда, ненавидят, и хотя все они притворяются, будто видят в нем короля, жив он только с их молчаливого согласия. Мордред вскарабкался на возвышение. Артур поклонился; все мы последовали его примеру. Мордред — его жесткие волосы, как всегда, торчали во все стороны, а борода обрамляла круглое лицо уродливой бахромой — коротко кивнул и уселся в центре. Арганте поглядывала на него на удивление дружелюбно. Артур занял последнее из кресел. Так они и сидели: император, король и девочка-новобрачная.

Я не мог избавиться от мысли, что Гвиневера устроила бы все гораздо, гораздо лучше. Гостей потчевали бы подогретым медом, и костров развели бы побольше, чтобы люди не зябли, а неловкие паузы заполняла бы музыка, но в ту ночь, похоже, вообще никто не знал, что к чему. Но вот наконец Арганте прошипела что-то отцовскому друиду. Фергал нервно заозирался, суетливо пробежал через весь двор, выхватил из скобы факел. Поджег им обруч и забормотал невнятные заклинания, пока солома занималась.

Рабы притащили из загона пятерых новорожденных ягнят. Овцы жалобно блеяли, требуя своих отпрысков, а те беспомощно бились в руках рабов. Фергал дождался, пока обруч не превратился в сплошное кольцо огня, а затем велел гнать ягнят сквозь пламя. Поднялась суматоха. Ягнята, понятия не имея, что от их послушания зависит плодородие Думнонии, бросились врассыпную — куда угодно, только не к пылающему обручу; детишки Балина, радостно улюлюкая, присоединились к погоне, умножая неразбериху, но наконец одного за другим ягнят словили, подогнали к обручу и заставили-таки всех пятерых перепрыгнуть через огненный круг, но к тому времени от нарочитой торжественности не осталось и следа. Арганте нахмурилась: она, несомненно, привыкла, что в родной Деметии такие церемонии проводятся куда успешнее, но остальные лишь хохотали да чесали языками. Порядок восстановил Фергал, внезапно огласив двор зловещим воплем, от которого у нас кровь застыла в жилах. Друид запрокинул голову, глядя в небо: в правой руке он сжимал широкий кремневый нож, а левой ухватил вырывающегося ягненка.

— Ох, нет, — запротестовала Кайнвин, отворачиваясь. Гвидр поморщился, и я обнял мальчика за плечи.

Фергал взвыл, бросая вызов ночи, и поднял над головою и ягненка, и нож. Завизжал снова — и яростно обрушился на ягненка: он рубил и кромсал крохотное тельце тупым, неуклюжим лезвием, а ягненок бился все слабее и блеял, зовя мать, та безнадежно отзывалась из загона, а кровь между тем стекала с шерстки и заливала запрокинутое лицо Фергала и растрепанную, украшенную костями и лисьим мехом бороду.

— Радуюсь я, что не живу в Деметии, — шепнул мне на ухо Галахад.

Я оглянулся на Артура. Пока совершался этот вопиющий обряд, в глазах его отражалось глубокое отвращение. Но тут Артур заметил, что я за ним наблюдаю, и лицо его окаменело. Арганте, жадно приоткрыв рот, подалась вперед, чтобы лучше видеть. Мордред широко ухмылялся.

Наконец ягненок испустил дух, и Фергал, к вящему нашему ужасу, принялся расхаживать по двору, встряхивая тушкой и выкрикивая молитвы. Капли крови летели во все стороны. Я прикрыл Кайнвин своим плащом, и вовремя: друид, с залитым кровью лицом, приплясывая, прошел мимо нас. Артур явно понятия не имел, что намечается эта варварская бойня. Он, по всей видимости, полагал, что новобрачная предварит пиршество церемонией куда более чинной, а обряд без его ведома превратился в кровавую оргию. Все пятеро ягнят были безжалостно убиты, а когда черное кремневое лезвие полоснуло по глотке в последний раз, Фергал отступил назад и жестом указал на обруч.

— Нантосуэлта ждет вас, — крикнул он нам, — вот она! Придите к ней! — Друид явно ожидал хоть какого-то отклика, но никто из нас не двинулся с места. Саграмор глядел на луну, Кулух ловил вошь в бороде. По краям обруча плясали язычки пламени, и обрывки горящей соломы, кружась на ветру, опускались туда, где на камнях двора валялись искромсанные окровавленные трупики. И никто из нас так и не пошевелился.

— Придите к Нантосуэлте! — хрипло призывал Фергал.

Арганте встала. Сбросила негнущийся золотой плащ, оставшись в простеньком синем шерстяном платьице: в нем она выглядела совсем по-детски. Бедра у нее были узкие, мальчишеские, ручки — маленькие, и нежное личико — белое, как шерсть ягнят до того, как черный нож забрал их маленькие жизни. Теперь Фергал обращался только к ней.

— Приди, — тянул он нараспев, — приди к Нантосуэлте, Нантосуэлта призывает тебя, приди к Нантосуэлте, — мурлыкал он, ведя Арганте к ее богине. Словно в трансе, Арганте медленно шла вперед: каждый шаг давался ей с трудом, так что она то и дело останавливалась, а друид все манил и манил ее дальше. — Приди к Нантосуэлте, — твердил свое Фергал, — Нантосуэлта зовет тебя, приди к Нантосуэлте.