Танец Волка - Александр Мазин

Мужик хмыкнул. Трудно воспринимать всерьез человека, который валяется у твоих ног, совершенно беспомощный.

– Насколько дорого?

– Сорок марок.

Сорок марок – это больше, чем полпуда серебра. Судя по одежке мужика, он вряд ли когда-нибудь держал в руках даже одну марку.

– Они – с тобой?

Я засмеялся.

– Со мной – не больше пяти. И золото. Это и так твое. Сорок – то, что ты получишь, когда я вновь увижу своих людей.

– Твоих людей? – Давление на мое горло усилилось. Мужик забеспокоился. Это плохо. Если перепугается – убьют всех. Причем сразу.

– Они сейчас далеко, – безмятежно сообщил я. – Мой драккар, ты мог его видеть… У него на носу собачья голова с красными клыками… Мы… разминулись. Сорок марок, если никому из нас не причинят вреда.

– Пятьдесят марок!

– Сорок! – не согласился я. – Пятидесяти у меня нет.

Психологический ход. Если человек торгуется, значит, намерен заплатить.

Сработало. По глазам вижу – стрела угодила в цель.

Алчность – сильнейшее из чувств.

– Я – Гедда Соленый. Я принимаю твои условия. Готов ли ты принести клятву перед богами?

– Если ты уберешь копье…

Убрал. Перенаправил, сука, на Гудрун.

Ух, я бы тебя вывернул мехом внутрь. Но – нельзя.

Медвежонок недоволен. Сорок марок – до хрена. Если я поклянусь – это будет и его клятва. Он бы лучше рискнул, чем потерять такую кучу серебра.

Переживет. Сорок марок – это фигня. Я отдал бы вдвое больше, чтобы мы оказались на палубе ирландского драккара.

– Встаю, – сообщил я.

Встал. Медленно. Чтобы у бондов нервы случайно не сдали.

– Я Ульф Вогенсон, хёвдинг, по прозвищу Черноголовый, призываю в свидетели Тора Молотобойца и богиню Вар[26]…

Пару лет назад для меня это были бы просто слова. Сотрясение воздуха. Но не сейчас. Такая клятва – надежней договора с печатью, заверенного нотариусом. Потому что «нотариусы» из Асгарда – это не тетенька из конторы.

Короче, мы поклялись.

Всё.

Мы свободны. Удачно получилось, решил я. Хотя, глядя на физиономию Свартхёвди, этого не скажешь. Ух, он бы сейчас показал норегам, какого цвета у них потроха. Но – нельзя. Старший брат, то есть я, поклялся, вопрос закрыт.

Разочарован не он один. На рожах норегских юнцов – прям-таки детская обида. Они уже слюни пускали…

Это вам, мальчики, просто повезло. Моя девочка спит с ножом чаще, чем со мной. Потому что я в ее спальник не втиснусь, а вот нож – запросто.

Первый, кто сунулся бы к Гудрун, получил бы острый и болезненный сюрприз. Даже если бы вы, мальчики, сначала прикончили нас с Медвежонком, кому-то пришлось бы туго. А может, и не одному. Вы ж бонды, не воины. Ударить одного ножом, вывернуться, подхватить мой меч…

Вот такие у нее были планы, если бы всё пошло по плохому варианту, объяснила моя жена. Вот почему у нее было такое спокойное, безмятежное личико. Всё распланировано. Она бы умерла вместе со мной. И еще кое-кого с собой прихватила. Ударить ножом, вывернуться, добраться до меча…

В том времени, откуда я пришел, многие сочли бы такое подлостью. Особенно – мужчины. Но я понимал: это высочайший уровень самопожертвования. И еще я понимал: мне такой уровень недоступен. Я бы не смог – так.

Но я могу другое. И я сделаю всё, что могу.

Случись все по худшему варианту, вряд ли Гудрун смогла бы выжить. Гедда Соленый и его родичи – бонды, а не воины, но все же мужчины. Гудрун их не одолеть. Но еще одну жизнь она, может быть, взяла бы. И еще им точно пришлось бы ее убить. В битве. С мечом в руке она отправилась бы за мной без всякого костра.

Так она сказала.

Беда изменила тебя, девочка моя. Сейчас ты совсем не та, какой была, когда я впервые тебя увидел. Когда ты поднесла мне чашу и поцеловала… Согласно обычаю.

Не знаю, к лучшему или к худшему эти перемены, но уж точно не мне тебя винить. Я привел к нам в дом Лейфа. Я не смог тебя защитить. И я рад, что ты сумела защитить себя сама. Цена не имеет значения. Хотя чует мое сердце, эта цена намного больше сорока марок, которые я пообещал Гедде Соленому.

Я смотрю на Гудрун и думаю: у этой женщины, моей женщины, моей жены, – сердце воина. А значит, мне следует научить ее быть воином. Нравится мне это или нет, уже неважно. Теперь это мой долг.

Зимний дом Гедды Соленого и его родичей. Древнее строение, глубоко ушедшее в землю, однако внутри достаточно просторное, чтобы приютить сотню людей.

Сейчас в роду Гедды – сорок три. Считая двух младенцев.

Хороший у него одаль, по здешним меркам. Вдоволь пресной воды, три больших поля, луга… Есть где пасти скот и накосить траву. Удобный выход к морю…

Это на самом деле не очень хорошо, потому что у любого проплывающего мимо викинга возникает желание пополнить припасы… Бесплатно, разумеется. Потому род Гедды всегда начеку и кто-то из мальцов каждый день взбирается на вон ту, похожую на сломанный меч, скалу и выглядывает сверху паруса потенциальных грабителей.

Еще над Геддой есть ярл. Теоретически он должен защищать Гедду от других хищников, но по факту просто приезжает пару раз в год, жрет, пьет за счет Гедды со своими хирдманами и увозит с собой часть его зимних запасов.

Такая вот засада. Вроде бы ты – свободный человек, но… не совсем.

Младший брат Гедды решил податься в викинги. Больше о нем ничего не слыхали.

Старшую сестру Гедды взял то ли в младшие жены, то ли в наложницы богатый бонд с той стороны фьорда. Теперь там же воспитывается старший сын Гедды. Может, выйдет из него толк: научится торговле или воином станет. Что, впрочем, одно и то же здесь, на севере.

Сорок марок. Гедда просыпается и засыпает с этой мечтой. И во снах, полагаю, тоже её видит. Сорок марок. Огромная куча серебра.

А гарант того, что сон станет явью, чужак Ульф Вогенсон. Поэтому заботятся обо мне самым наилучшим образом. Например, нам с Гудрун выделили комнатушку за идолами. Большой почет, ведь раньше здесь спал глава рода. То бишь сам Гедда.

Медвежонку тоже предоставили какой-то чуланчик… Поменьше. Ведь он один.

Хотя в одиночестве моего побратима не оставляют. По-моему, за прошлую неделю в чуланчике перебывали все симпатичные женщины рода Гедды, включая и его жену. Тем не менее мой Медвежонок по-прежнему мрачен. Сорок марок!

А я – счастлив. Гудрун – со мной. Мы спим в одной постели. Мы любим друг друга… Пожалуй, даже больше, чем раньше.