Стеклянный суп - Джонатан Кэрролл

И он направился к буфету и непочатой бутылке «Гленливет» 1967 года. Но, осознав, что Лени по-прежнему молчит, остановился на полдороге.

— В чем дело?

Лени подняла со стола руку. Под ней оказалась четырехдюймовая копия машины, которую только что украл Фланнери. Даже цвет тот же — селадон. Именно цвет, а не сама машинка, объяснил ему, что происходит.

Хаос пришел к нему в совершенно новом облике. Как-то, где-то, сам того не заметив, Фланнери допустил ошибку, и Хаос пришел его поправить. Или еще хуже. Фланнери упал на колени и, воздев над головой руки, простерся ниц перед этой копией Лени Саломон. Ему не было страшно, ведь страх — это сочетание того, что есть, с тем, что могло бы случиться. А Хаос ничего не комбинирует, он просто существует, и все. Фланнери просто злился на самого себя за то, что по невниманию допустил ошибку. Обычно он очень хорошо делал свою работу. Часто она удостаивалась одобрения.

* * *

Когда настоящая Лени решила, что времени прошло достаточно, она потихоньку отворила дверь ванной, взволнованная приготовленным ею сюрпризом. Она слышала, как Джон вошел и позвал ее. Словно маленькая девочка, она зажала обеими ладонями рот и захихикала.

На ней было чисто белое, только что купленное платье из хлопка и ничего под ним. Джон часто шутил, что в один прекрасный день она встретит его, стоя голая со стаканом в руке. Ну вот, сегодня его фантазия станет реальностью. Покупка платья оказалась делом куда более длительным, чем она предполагала, — продавщица в магазине «Ханро» показывала ей вещь за вещью, одну соблазнительней другой, и было очень трудно решиться. В конце концов белое одержало верх над черным, но это была белизна сексуальная, почти прозрачная. Если бы оттенкам давали названия, этот наверняка получил бы имя «Белый, можно подумать». К тому же Лени оставалось всего несколько дней до месячных, так что ее груди налились и отяжелели, и сквозь дразнящую белизну платья смотрелись просто великолепно.

Сначала, когда она вошла в квартиру Джона и обнаружила, что его там нет, ее охватило разочарование. Но потом она поняла, что это как раз хорошо, будет время подготовиться. Если Фланнери войдет, пока она будет переодеваться, придется ему немного подождать. Разочарован он не будет. Сегодня Лени чувствовала, что может вить из него веревки.

Она прошла в его ванную и сняла с себя одежду. Голая, она поглядела на себя в зеркало и восхищенно взвизгнула. Потом перебрала его коллекцию одеколонов на полочке над раковиной, раздумывая, не надушиться ли одним из них. Но Джон часто говорил, что ему нравится ее запах, что он его заводит. Он даже просил ее не пользоваться никаким дезодорантом и не принимать душ, собираясь к нему на свидание. «Я хочу нюхать тебя, а не „Эсти Лаудер“». Когда он сказал это впервые, она почувствовала неловкость и смущение, но позже эта фраза стала казаться ей невероятно обольстительной. Ни один мужчина никогда не говорил ей ничего подобного. И она втайне стала считать себя порочной, а еще — более женственной и сексуальной. Иногда, лежа с ней в постели, он проводил языком вдоль ее бедра, а потом вдоль всего бока до подмышки. Там он неизменно задерживался, и она чувствовала, как он дышит, втягивая носом ее запах.

И вот, стоя у кухонной двери, готовая отдать Джону всю себя, она наконец его увидела. Он стоял на коленях, к ней спиной, лицом в пол, и словно молился… ей же. Точная копия Лени Саломон сидела за столом лицом к двери, и даже одежда на ней была точно такая же, как на Лени некоторое время назад.

Теперь, когда Хаос научился думать, он вообразил себя остроумным и страшно забавным. Обычно он навещал Фланнери в собственной шкуре. Но сегодня он решил внести в свои визиты немного веселья и разнообразия. Фланнери трахается с калекой? Ну так сегодня калека оттрахает его самого.

Так он пустился на поиски Лени и обнаружил ее в магазине нижнего белья. Он следил за ней, пока она колебалась, не зная, какой халатик предпочесть. Когда ее образ отпечатался в его сознании, Хаос проник в квартиру к Фланнери и воссоздал Лени Саломон такой, какой он ее только что видел. Войдя в кухню, Джон увидел Хаос, обитающий в озадаченном теле его любовницы. В тот же миг он преклонил колена и пал перед своим создателем ниц.

Но здесь Хаос допустил ошибку. Он признавал в людях только самого себя. Все остальные человеческие качества он презирал как заблуждения или слабости. Хаос понимал хаос любви, но не ее узы. Анархию искусства, но не гармонию и общность, которые оно создает. Хаос знал, что не различает определенные человеческие качества, как дальтоник не различает цвета, но ему было все равно. Он не видел их потому, что они были за пределами воспринимаемого им спектра. Как очень высокий свист, который слышат только собаки. Вот почему время от времени он создавал кого-нибудь вроде Джона Фланнери и посылал ненадолго в мир. Были такие поручения, такие задачи, выполнить которые могло только живое, настоящее человеческое существо. Человеческий фактор, справиться с которым могли только люди.

Вот ведь ирония — Лени была незаменима в любой критической ситуации. Флора часто шутила, что хотела бы оказаться рядом с лучшей подругой, когда начнется Третья мировая война. Потому что Лени наверняка не потеряет голову и точно будет знать, куда бежать и что делать, когда земля начнет плавиться у них под ногами.

Заглянув в кухню и увидев Джона, который стоял на коленях перед точной копией ее самой, Лени спокойно подумала, что это какая-то шутка, трюк; Джон все это подстроил, чтобы ее напугать.

Вторая Лени на кухне заговорила. Она, эта женщина, эта копия, одетая в тот самый наряд, который Лени оставила на двери в ванной несколько минут тому назад, сейчас говорила с Фланнери. Что именно она говорит, разобрать было невозможно. Язык самозванки не был похож ни на что, слышанное Лени раньше. Торопливая мешанина диссонирующих звуков, изливавшаяся из ее рта, пугала. Высокие и мелодичные звуки походили на птичью трель. В них была настоящая музыка, только в этой музыке что-то было не так. Довольно приятная, она звучала как-то мертво — словно ее исполняли на поддельных инструментах вроде труб из бумаги и скрипок из сукна. Джон отвечал ей длинными фразами на том же языке. Затем последовал скоростной обмен репликами. Они разговаривали.

Посреди разговора другая женщина вдруг умолкла и посмотрела прямо на Лени. Но не увидела ее, потому что теперь, в отличие от их первой встречи, Хаос покинул Лени. Она была спокойной и собранной. Она видела, что происходит что-то странное, и понимала, что Джон является его частью. Вот и все. Как всегда в подобных ситуациях, она не позволяла своему разуму выходить за пределы этих двух фактов. Другая женщина перестала на нее смотреть и снова заговорила с Джоном на их тайном безумном языке.

Лени медленно сделала два шага прочь от двери, выставив назад руку, чтобы нащупать то, что может оказаться у нее за спиной. Она была голой, если не считать халата и дешевых босоножек из красной резины, которые она держала у Джона. Как счастлива она была в тот день, когда покупала эти смешные штуковины, зная, что будет с ними делать. Как здорово было потом сказать Джону, что она оставит босоножки у него, потому что так удобнее. Оба, конечно, знали, что удобство тут ни при чем. Оставив свои босоножки в его квартире, она как бы застолбила участок, заявила свои права на самого Джона и на его собственность, что в ту пору его вполне устраивало.