Расцвет и упадок Османской империи. На родине Сулеймана Великолепного - Лорд Кинросс

Сулейман наблюдал за военными действиями из высоко возносившегося над лагерем турок, покрытого коврами шатра, увешанного изнутри тонкими дорогими тканями и обставленного софами, украшенными драгоценными камнями и многочисленными башенками и шпицами из золота. Здесь султан допрашивал взятых в плен христиан и отправлял их обратно в город с угрозами и обещаниями, нагруженных дарами из одежд и турецких дукатов. Но на оборонявшихся это не производило никакого впечатления. Ибрагим-паша, руководя осадой, стремился вдохновить атакующих, раздавая пригоршни золота в награду за голову врага или за захват важного пленного. Но, поскольку моральный дух войск падал, их приходилось заставлять идти в бой ударами палок, плетей и сабель.

Вечером 12 октября в ставке султана был созван Диван – военный совет, чтобы решить, продолжать или прекратить осаду. Ибрагим, выражая взгляды большинства, предпочел бы снять осаду, ведь моральный дух армии был низок, приближалась зима, припасы уменьшались, янычары проявляли недовольство, противник ожидал близкого подкрепления. После обсуждения было решено попытать предпринять четвертый и последний главный штурм с предложением войскам исключительных денежных вознаграждений за успех. Штурм натолкнулся на отчаянное, продолжавшееся час за часом сопротивление. Потери турок были настолько тяжелыми, что они породили широко распространившееся разочарование.

Армия султана, способная воевать только в летнее время, не могла выдержать зимней кампании, не потеряв своих лошадей, следовательно, была поэтому ограничена сезоном военных действий продолжительностью едва ли больше шести месяцев.

Теперь, когда последняя атака окончилась неудачей, Сулейман снял осаду и отдал приказ на общее отступление.

Сердце христианской Европы не было отдано в руки турок. Султан Сулейман потерпел свое первое поражение, будучи отброшенным от стен великой столицы…

Султан по-прежнему выражал решимость скрестить оружие с императором Карлом. Поэтому 26 апреля 1532 года он еще раз двинулся вверх по Дунаю со своей армией и речным флотом. Прежде чем достичь Белграда, Сулейман был встречен новыми послами Фердинанда, который теперь предлагал мир на еще более примирительных условиях, увеличив размеры предложенного «пансиона» и выразив готовность признать отдельные претензии Запольяи. Но султан, приняв послов Фердинанда в роскошно обставленном помещении, дав им почувствовать себя униженными тем, что их разместили ниже посланника Франции, подчеркнул только, что его врагом был не Фердинанд, а Карл: «Король Испании, – с вызовом сказал он, – на протяжении длительного времени заявлял о своем желании пойти против турок, но я, милостью Божьей, иду с моей армией против него. Если у него храброе сердце, пусть он подождет меня на поле боя. На все воля Божья. Если, однако, он не захочет подождать меня, пусть он пришлет дань моему императорскому величеству».

На этот раз император, вернувшийся в свои германские владения, временно находясь в мирных отношениях с Францией, полностью осознавая серьезность турецкой угрозы и свое обязательство защитить от нее Европу, собрал самую крупную и наиболее сильную императорскую армию из всех, когда-либо прежде противостоявших туркам. Вдохновляемые сознанием того, что это есть решающий, поворотный пункт в борьбе между христианством и исламом, солдаты толпами стекались к театру военных действий изо всех уголков его владений. Из-за Альп пришли контингенты итальянцев и испанцев. Собралась армия, которой до того никогда не доводилось собирать в Западной Европе.

Чтобы собрать такую армию, Карл был вынужден прийти к согласию с лютеранами. Теперь, в июне 1532 года, в Нюрнберге было достигнуто перемирие, по которому католический император в обмен на поддержку сделал протестантам важные уступки и на неопределенное время отложил окончательное решение религиозного вопроса. Так Османская империя парадоксальным образом стала, по сути дели, «союзником Реформации». Более того, по своему характеру союз оказался из тех, которые напрямую повлекли за собой на завоеванных христианских территориях поддержку турками протестантских в противовес католическим общинам; он даже повлек за собой некоторое одобрение со стороны турок той веры, которой придерживались реформаторы, не просто в политическом, но в религиозном плане, принимая во внимание запрещенное протестантством поклонение образам, что было свойственно и исламу.

Теперь Сулейман, вместо того чтобы идти, как и раньше, долиной Дуная прямо на Вену, выслал вперед нерегулярную кавалерию, чтобы продемонстрировать перед городом свое присутствие и опустошить его окрестности. Сам же он вел свою главную армию несколько южнее, по открытой местности, возможно, с намерением выманить врага из города и дать ему сражение на местности, более благоприятной для его регулярной кавалерии. Примерно в шестидесяти милях к югу от города он был остановлен перед небольшой крепостью Гюнс, последним городом Венгрии перед австрийской границей. Здесь султан столкнулся с неожиданным и героическим сопротивлением небольшого гарнизона, который под руководством хорватского аристократа по имени Николай Юрисич стойко держался до конца, задержав продвижение Сулеймана почти на весь август месяц.

Турки расположили свою артиллерию для стрельбы по городу в деревянном укреплении, выстроенном напротив наиболее уязвимой точки в городских стенах. Они пробили бреши в обороне в нескольких местах. Однако двенадцать следовавших друг за другом атак были удачно отбиты. Многочисленные мины, заложенные в стены города, были обнаружены и взорваны гарнизоном. Из-за дождей траншеи турок превратились в болота. Требования сдаться с презрением отвергались. В конце концов, Ибрагим придумал компромисс. Обороняющимся объявили, что султан, учитывая их храбрость, решил пощадить их. Военачальника с почетом принял Ибрагим, и тот согласился на условия сдачи «на бумаге», передав ключи от города в знак номинального турецкого владения. После того лишь небольшому количеству турецких солдат было разрешено пойти внутрь города, чтобы людей поставить у пробоин в стенах и не допустить массового убийства и разграбления.

Ценное для турок время было потрачено впустую, а погода все ухудшалась. Тем не менее, Сулейман еще мог пойти походом на Вену. Вместо этого он, пожалуй, в последней надежде выманить своих врагов из города на открытую местность, дал знать, что он не жаждет города, что ему нужен сам император, который, как он надеется, выйдет со своей армией, чтобы противостоять ему на поле битвы. На самом же деле Карл находился в двухстах милях отсюда наверх по Дунаю, в Ратисбоне, не имея намерения быть втянутым в какое-либо решительное противостояние туркам. Так что султан, испытывая нехватку тяжелой артиллерии и зная, что гарнизон Вены был теперь сильнее, чем тот, который до этого нанес ему поражение, повернул прочь от города в южном направлении и начал свой поход домой, ограничивая себя значительными разрушительными набегами по долинам и горам, где он, избегая главных крепостей, разрушал деревни, разорял крестьянство и превращал в пустыни большие участки сельской местности Нижней Австрии.

Двумя месяцами позже в Стамбуле султан оставил запись своем дневнике: «Пять дней празднеств и иллюминаций… Базары открыты всю ночь, и Сулейман посещает их инкогнито», – вне сомнения, стремясь выяснить, рассматривают его подданные эту вторую кампанию против Вены как поражение или как победу. Официальная версия, предназначавшаяся для общественного мнения, состояла в том, что султан вновь ходил дать бой своему врагу императору христиан, который не посмел показаться ему на глаза и предпочел где-то прятаться. Так главные силы турецкой армии вернулись в Стамбул невредимыми, чтобы быть готовыми сражаться в любой момент.