Ложь, которую ты плетешь - Трейси Лоррейн

— А у тебя? — спрашиваю я.

— О, знаешь, горячее свидание с докладом по экономике. Думаю, что он может быть тем самым, — шутит она.

— Стремно.

— Знаю. Я думала, что в колледже все будет связано с сумасшедшими вечеринками.

Мы смеемся, пока поднимаемся в общежитие, прежде чем она исчезает в своей комнате, желая мне приятного вечера.

Я мило улыбаюсь ей, но у меня такое чувство, что сегодняшний вечер будет совсем неприятным.

Теперь я знаю правду и хочу знать все. И не собираюсь покидать трейлер, пока папа не расскажет мне все, что мне нужно знать.

Я бросаю книги на стол, провожу щеткой по волосам и брызгаю на себя духами, прежде чем направиться к машине.

Мой желудок скручивается от нервов во время всей поездки в Харроу-Крик. Все вопросы, которые у меня есть к отцу, крутятся у меня в голове, как вихрь, и к тому времени, когда добираюсь туда, количество вещей, которые мне нужно знать, только удвоилось.

Свет в трейлере выключен, когда я подъезжаю, и впервые я рассматриваю возможность того, что его может не быть дома.

Папа всегда был дома, поэтому я просто предположила, что он больше не работает.

Занавески дергаются, когда я останавливаюсь рядом с его потрепанной старой машиной, и выключаю двигатель. Моя рука дрожит, когда я тянусь к ручке двери.

Вылезая из машины, я смотрю на трейлер напротив, трейлер бабушки Кейна, и вздыхаю.

Хотела бы я сказать, что мечтаю вернуться в прошлое и сделать все по-другому, когда дело касается его, но правда в том, что я не сделала ничего, чтобы заслужить то, как парень обращался со мной на протяжении многих лет.

Когда-то мы были друзьями. Когда были моложе, даже было время, когда я думала, что мы могли бы стать парой. Но потом Райли пригласил меня на зимние танцы, и я согласилась, и на этом все закончилось. Я стала его.

Именно тогда Кейн изменился. Но я ничего ему не сделала. Ничего из того, в чем он меня всегда обвинял.

Оторвав взгляд, я отбрасываю эту часть своей жизни в сторону и сосредотачиваюсь на причине, по которой я здесь. Развернувшись, направляюсь к входной двери. Но в отличие от многих других случаев, когда я навещала папу с тех пор, как мы все уехали, он не приветствует меня широкой улыбкой на пороге.

Я стучу, несмотря на то, что он знает, что я здесь, прежде чем хорошенько толкнуть распухшую дверь и войти внутрь.

— Папа, — зову я. — Это я.

Он молчит, пока я прохожу через кухню и сворачиваю в гостиную.

Папа сидит на своем обычном месте на диване, но, в отличие от обычного, он почти не похож на моего отца. Синяки и припухлости еще хуже, чем я ожидала.

— О, боже, — кричу я, подбегая, чтобы сесть рядом с ним.

— Я в порядке, — выдавливает он.

— Нет, на самом деле это не так. Ты вообще обращался к врачу?

— Я в порядке.

— Папа, нет, — возражаю я. — Ты не в порядке. Нужно убедиться, что ничего не сломано.

— Я не могу, милая. Врачи позвонят властям и… — Он замолкает, потому что знает, что я точно понимаю, что он имеет в виду.

— Это Харроу-Крик, папа. Должен быть, по крайней мере, один доктор, которому ты можешь позвонить.

— Летти, все в порядке. Со мной все будет хорошо. Нет ничего такого, с чем бы я не сталкивался раньше.

Во мне поднимается гнев, из-за его жизни, о которой никто из нас ничего не знал.

— Нет, это чушь собачья, — рявкаю я, к его большому удивлению. — Я не оставлю тебя сидеть здесь и страдать. Что-то может быть сломано.

— Это не так, — твердо говорит он.

— Ладно… хорошо…

Я встаю и выхожу из комнаты, прежде чем он успевает что-то сказать.

— Скарлетт, пожалуйста. Я… мне жаль. — Его голос срывается, и мои шаги замедляются по пути в ванную.

Качая головой из-за того, что он думал, что я ухожу из-за его упрямой задницы, я продолжаю идти вперед и ищу аптечку первой помощи, которая всегда была в шкафу под раковиной.

Его глаза полны непролитых слез, когда я возвращаюсь с коробкой в руке.

— Мне так жаль, — шепчет он.

— Не сейчас.

Я заползаю на диван на коленях и открываю коробку, чтобы взять то, что мне нужно.

Так осторожно, как только могу, принимаюсь за очистку его лица от засохшей крови. Похоже, он пытался привести себя в порядок с тех пор, как вернулся домой, но ему это не очень удалось.

Папа молчит, пока я работаю, но не сводит с меня глаз. Как будто они умоляют меня не задавать вопросов, которые, как он знает, крутятся у меня в голове, но у него мало шансов избежать неизбежного.

Я очищаю раны, покрываю некоторые из его худших порезов пластырем, прежде чем заняться его запястьями, которые выглядят ужасно с рваными ранами по всему периметру. Я ненавижу, что с ним так поступили из-за меня, потому что он пытался защитить меня.

— Мне так жаль, пап. — Слова вырываются без моего ведома, и он смотрит на меня с непониманием.

— О, милая. Это не твоя вина. Причина, по которой я оказался там, была полностью моей виной. Виктор наказывал меня. Он думал, что я иду против него, и использовал тебя как рычаг, чтобы запугать меня и заставить признаться.

— Нет, — говорю я, качая головой. — Я была там, потому что провалила работу, которую он мне дал. — Я не могу смотреть ему в глаза, произнося эти слова, но все же чувствую, как от него волнами исходит разочарование.

— Скарлетт, нет. Почему? Зачем тебе это делать?

Я поднимаю на него глаза.

— Из-за тебя. Из-за всех вас. Он собирался причинить тебе боль, если я этого не сделаю.

— Ну… — начинает он, но я обрываю его.

— Очевидно, в то время я понятия не имела, что ты работаешь на него. У меня не было причин полагать, что ты имеешь какое-то отношение к долбаному главарю банды, пап. О чем, черт возьми, ты думал?

— О том же самом, что и ты. Я должен был защитить свою семью.

— Должен был быть другой способ.

Он открывает рот, чтобы ответить, но из него выходит только поток воздуха, прежде чем папа качает головой.

— Я чуть не потерял все, Летти. Бизнес, дом, все, ради чего я столько лет работал из-за того несчастного случая.

— Я… я знаю, но Виктор Харрис? Можно ведь было взять кредит где-нибудь в другом месте, найти другого покупателя.

— Я пытался. Никто не интересовался «Гаражом», который едва держался на плаву. Но он сделал мне предложение, от которого я не мог отказаться.

— Чтобы стать его гребаной марионеткой? — рявкаю я.

Папа кривит губы из-за моего языка, но я не извиняюсь. Мы уже давно прошли точку невозврата.