Регресс - Алина Распопова

У меня захватывало дух… Тут одна из мух, потеряв всякую осторожность, приблизилась к сидевшим в вольере жабам. Я замер. Я видел, как жаба напряглась, как задрожала толстая складка её горла, как открылся рот. Я знал, что уже в следующий момент это зеленое чудовище выплюнет свой смертоносный язык. Я кинулся вперед. Я оттолкнул муху за секунду до того, как липкая плоть, мокрым шлепком уткнулась в уже опустевшее место. Я не мог отдышаться. Мне казалось, пот градом катился с меня. Только что я спас отвратительное и в то же время такое близкое мне существо. Я впервые уберег кого-то от смерти, сохранил жизнь…

Я был горд собой. Всё оставшееся время я уже больше не играл со всеми, не носился по комнате, не шумел. Меня распирало чувство собственной гордости, я был выше всех прочих существ. Видел ли Закхер мой подвиг, заметил ли его он? Я бы хотел, чтобы его камеры зафиксировали тот момент, когда я, забыв о собственной безопасности, бросился спасать другое существо. На такое способен далеко не каждый человек…

Стадию пресмыкающихся я прошел довольно быстро. Как мне показалось, не больше десяти минут был я тем, кто уцепившись своими ловкими лапами за халат профессора, просидел на его руке, и вот, наконец, увеличившись в размерах, увидел я на себе долгожданную черную шерсть.

Мой регресс подходил к концу. Теперь я мог наконец-то разглядеть циферблат часов. Они показывали «208:54». Боже мой! Прошло уже больше восьми дней! Как же быстро они пролетели! Как скоротечное время было обманчиво! Мне казалось, наш эксперимент длиться дня три, не больше. А тут почти девять дней…

Майк уже наверно беспокоится. Мой отпуск скоро подойдет концу. Пора бы доктору вернуть мне мой прежний вид. Но профессор, похоже, не спешил. Снова начались таблички, кубики, краски. Закхер заново изучал меня, моё поведение, реакции. Этому не было конца. Я терпел всё. Буду ли я позже ругать Закхера за те мучения, которые из-за него пережил или же буду благодарить? Я знал только одно: этот эксперимент – сенсация. Такой материал можно будет опубликовать в научных журналах, по нему можно будет написать объемный труд. Революция в биологии – вот чем это станет. Засыпал я в радужных надеждах проснуться человеком.

Когда я открыл глаза, то понял, что никаких изменений за ночь со мной не произошло. Я по-прежнему был псом. Всё та же черная шерсть на лапах, специфическое зрение, невысокий рост… Вошедший в комнату Закхер, принялся осматривать меня. Профессор был расстроен, растерян, разочарован. Я почувствовал, что-то пошло не так. Закхер молчал. Волнение росло во мне. Всё больше казалось мне, что эксперимент зашел в тупик. Профессор не знал что делать. Раз за разом включал он свои мигающие огни. То и дело, он снимал показания приборов, замерял мои параметры, менял программы, смотрел на часы. Он уходил куда-то, возвращался снова. Так продолжалось ещё три дня. Три долгих дня, в течение которых я продолжал надеяться, что Закхер сможет вернуть мне прежний вид. К концу третьего дня Закхер обратился ко мне:

– Послушайте, Александр, голубчик… Настало время потрудиться и вам. Я не могу своими силами вывести вас из того состояния, в котором вы сейчас пребываете. Я надеялся… Но мои расчеты снова не оправдались. Теперь всё зависит только от вас…

Шерсть на моей спине встала дыбом. Что он говорит? Он меня погубил.

В бешенстве стал я носиться по комнате. Я крушил аппаратуру, лаял, рычал. Молчаливо Закхер наблюдал за мной, грустно смотрел он на меня. Успокоившись, я подошел к профессору, сел перед ним на задние лапы. Слабая надежда продолжала жить во мне. Профессор сказал, что от меня что-то зависит… Может я смогу выкарабкаться? Справлюсь сам? Но как?…

Закхер понял мой немой вопрос. Прочитал ли он его в моих глазах или же он знал, что думаю-то я как человек? Так или иначе, Закхер продолжил:

– Липотронные ксиниды, восприимчивы к электромагнитному излучению, однако сейчас находящиеся внутри вас структуры отказываются принимать посылаемые мною в виде световых пучков сигналы. Да вы и сами видите, с вами вот уже несколько дней ничего не происходит… Должен вас обнадежить, вы первый, кому удалось вернуться обратно в такую сложноорганизованную форму, проделав обратный путь. Увы, ваши предшественники, да, да, они существовали… Все они задержались на более ранних стадиях. Вам осталось совсем немного. Нам нужно вывести находящееся в вас вещество, тогда организм, по моим расчетам, восстановится. Вы снова обретете привычный для вас вид.

Я завыл. Только сейчас я понял, во что втянул меня профессор. Он, будучи неуверенным в успешном завершении эксперимента, загубив двадцать три человека, так и не добился положительных результатов. Он сфальсифицировал данные экспериментов, а я, наивно понадеявшись, что они проверены Системой, поверил ему. Система… Опять она подводит меня.

– Послушайте, Александр, – тряс меня Закхер. – Вы должны помочь мне, и прежде всего себе. Я не зря так долго искал вас. Все эти люди… Они были из Даунтауна, из Мидлтауна, они были глупы… Ваш разум, ваши знания, они должны сработать…

Я удивленно уставился на Закхера, тот же явно был воодушевлен.

– Находящиеся внутри вас структуры можно вывести из организма обыкновенным химическим путем…

Я почувствовал, как напряглись мои уши. Затаив дыхание, я слушал Закхера, он должен был дать мне ключ. Когда же Закхер продолжил, я был поражен. Он говорил то, что меньше всего ожидал я услышать. Он считал меня псом.

– Вы наверно знаете, что животные способны находить себе нужное лекарство сами. Вот и я предполагаю, что ваш организм сейчас сам способен определить, что ему, так сказать, необходимо. Прислушайтесь к своему новому телу, и оно поможет вам стать человеком снова. Я предоставлю вам всё… Всё необходимое, все препараты, любые компоненты… Александр, голубчик, вы слышите меня? Вы в состоянии помочь себе сами. Только вы можете сделать это. Ваш разум, плюс новые возможности животного тела, помогут найти лекарство. Я буду во всём помогать вам, но формула… Формулы вещества, способного вывести липотронные ксиниды из организма, я не знаю… Мне не удалось найти её. Если у нас получится…

Я уже не слушал его. Свернувшись клубком, я неподвижно улегся на пол. Это был конец. Закхер не понимал, какую нелепицу несет. Он не мог вернуть меня в прежнее тело, он не способен был завершить эксперимент. Черная шерсть пса навсегда останется при мне. Это был конец.

Закхер оставил меня. Безжизненно лежа на полу, я страдал. Теперь я мучился даже больше, чем тогда, шесть лет назад, когда престижнейшая премия Вульфа досталась не мне. Её получил мой коллега Роберт Краун. Для меня это был удар. Номинироваться на премию Вульфа можно было только раз в жизни. Злосчастный Краун лешил меня её. Та слава, тот престиж, почет были утеряны для меня навсегда. Теперь же я научился ценить просто данное мне от природы человеческое тело. Но поздно, сейчас я лишался всего.

После часа мучительных раздумий я стал находить, что в словах Закхера есть рациональное зерно, после двух часов ситуация мне казалась уже не столь безнадежной, через три – я был уверен, что могу помочь себе сам.