Золотое солнце - Наталия Мазова

Ничего.

Не напрасно ли я зову Его? Или там нет ничего, одна прорубь и пузырь посередине? Нет. Спокойно. Может быть, я ничего не могу Ему дать? Тогда как?

«Помоги. Просто помоги. Я очень прошу Тебя, помоги».

Та, самая первая посудина пошла ко мне кормой, против ветра и против течения... Я оглянулся на Ланин. Девочка тащит четвертую лодку к воде. Не видела. «Кто бы Ты ни был, благодарю Тебя. Если я Тебе понадоблюсь, я — Твое».

— Ланин! Я держу лодку, залезай!

Кошка на берегу то жалобно взмяукивала, то шипела вслед нашей посудине. Тварь, может, и сама бы сбежала отсюда, да куда ей деться.

Я сел на весла.

Отлив благоприятствовал нам. Очень хорошо. Девочка моя заулыбалась. Через четверть стражи остров начал расплываться в туманной дымке. Ланин с ненавистью стянула сапоги и уже было вознамерилась выбросить их за борт. Не торопись, девочка. Умная принцесса не станет выбрасывать сапоги. Умная принцесса, Аххаш и Астар, побережет сапоги. А потопит сапоги в море только настоящая чума, чума, а не принцесса... В общем, она все-таки посмотрела на меня.

— Знаешь, что у тебя на лице, Малабарка?

— Что?

— Время от времени к нам приплывают торговые корабли из Марга. Так вот, тамошние купцы излучают умеренность и благоразумие как раз в тот момент, когда подсовывают простакам гнилой товар... Вот у тебя на лице сейчас именно...

— Подлые лукавые люди! — перебил я ее.

Мы рассмеялись. Хозяин Бездн так и не получил в жертву пару добротных сапог.

— Прах побери, Ланин! Анналы не помнят людей бережливее нас с тобой...

Она чуть не выпала из лодки.

— Все, — выдохнул Малабарка, опуская, нет, почти роняя весла. Он ничего больше не прибавил к этому «все», но остальное было отчетливо написано на его лице: изнемогаю, надо отдохнуть, а сколько этот отдых продлится — даже богам неведомо...

Свою помощь предлагать я даже не стала: это было бы смешно. Я и с легкой прогулочной лодочкой Зарека еле управлялась, а уж с такой, где по-хорошему надо грести двум сильным парням, по одному на весло...

А Малабарка ведь еще и ночь не спал, неожиданно вспомнила я. Я же ему спать и не дала со своим мытьем головы, а дальше пошло-поехало.

— Как ты? — осторожно спросила я, глядя, как он опускается на дно лодки.

— Терпимо. Через стражу приду в себя. — Он попытался улыбнуться, и почему-то это лучше всяких слов сказало мне, что стражи может оказаться недостаточно.

— Хоть голову на колени мне положи. — Это было единственное, чем я могла облегчить его положение в таких обстоятельствах. Малабарка с благодарностью кивнул и начал устраиваться поудобнее.

— У нас нет времени... — еле слышно пробормотал он уже в полусне. — В гавани, Аххаш, стоит оч-чень неприятная галера... Не галера, а сплошная неприятность.

...Самое большее через четверть стражи я поняла, что все мое тело неимоверно затекло. А солнце, как назло, жгло все сильнее и сильнее... а зеркальное облачение я порвала в клочья. Остатков как раз хватило, чтобы сделать тюрбан на голову и краем прикрыть лицо: я хорошо знала, какие ожоги бывают на такой светлой коже, как моя. По воде, казалось, растеклось второе солнце, слепя и сверху, и снизу, прах все подери окончательно и бесповоротно!

Безумно хотелось спрыгнуть за борт и немножко поплавать, если уж совсем не движемся: и размялась бы, и остыла. Да только нельзя было. Даже пошевелиться было нельзя: это могло разбудить Малабарку. Он ведь как устроился, так почти сразу и выпал из мира. Один раз я уже не позволила ему выспаться, хватит.

И все-таки до чего же жарко было в этом черном! И не то что нужного нам ветра с полудня или полудня-захода — вообще ни ветерка не было с самого утра. Сейчас, конечно, тихое время, но чтобы до такой степени... По воде пробегала даже не рябь, а какая-то нервная дрожь. Никогда бы не могла подумать, что море может быть настолько спокойным. Одно утешало: в такой штиль нас по крайней мере не унесет в непонятном направлении, где встали, там и будем стоять.

Небо и вода, вода и небо. Синее, сомкнутое с голубым. И только наша лодка посередине... да, мне и раньше приходилось плыть на корабле вне видимости берега, но по сравнению с многолюдной галерой лодка была почти ничем. Жалкая деревянная скорлупка, спящий человек у моих ног — и я, одна под палящим полуденным солнцем. Я судорожно сжимала обломок ракушки на своей груди, но даже мой знак зари не мог защитить меня от одиночества и страха.

А если (маловероятно, но все-таки) отсутствие лодки было обнаружено и сейчас на нашем хвосте висит погоня? А мы тут болтаемся рыбьей требухой на воде, как сказал бы Малабарка!

Эта мысль добила меня. Слезы бессилия так и хлынули из моих глаз — слезы, которым я не позволяла пролиться ни в Древнейшем Храме, ни на горе, под которой казнили Салура, ни после нашего во всех отношениях запредельного прорыва из гавани. А сейчас они лились и лились, жгучие, как настойка полыни, и хотелось упасть лицом вниз, в кровь разбить кулаки о борт, взвыть раненой волчицей... Но я не смела — Малабарка спал! — и лишь тихонечко скулила себе под нос, чем распаляла себя еще больше. Только сейчас я осознала, на что похоже настоящее, абсолютное бессилие.

— Слышишь, ты, как там тебя? — наконец прошептала я, и шепот мой был отчаяннее крика. — На что мне эта моя хваленая причастность, если даже ветер, брат мой названый, перестал меня слышать?!

Ответа, разумеется, не было. Я и не рассчитывала на ответ — просто не осталось сил держать все это в себе. Рухнула плотина, упали засовы, ворота слетели с петель... Я плакалась куда-то в пространство, Не подбирая слов:

— Что тебе надо, скажи! Скажи, я же умная, я пойму! Я все сделаю, как ты захочешь! Почему огонь зажигается и боль уходит из тела, а отвод глаз, вернейшее из верного, не работает? Почему? Почему ветер не слышит моего зова, ты, дарующий силу превыше детей Луны? На что мне эта сила, если я не властна подобрать к ней ключей?

Тишина. Хоть бы чайка над водой крикнула...

— Ну пожалуйста, прошу тебя! В бездну мою гордость, все равно была принцесса, да вся вышла. На колени встать не могу, уж прости — разбужу человека...

Тишина — но что-то неуловимо дрогнуло, я так и не поняла что. Может быть, всего-навсего Малабарка во сне?

— Или ветер завидует, что огню я пою, а с ним так, запросто? Так не умею я петь, фальшивлю, и сама слышу, как фальшивлю, и ничего с этим поделать не могу с самого детства! Если так хочешь, спою как умею, но уж не обессудь. Я же не голосом пою, а тем, что внутри меня... сердцем, наверное... — Не удержавшись, я громко всхлипнула. Голос срывался, огромного труда стоило собраться, чтобы слова не утонули в рыдании:

— Ветер — никого на свете он не заприметит на пути своем... Где те взрослые и дети — ветер не ответит, ветер ни при чем...[2]