Поэзия садов - Дмитрий Лихачев

Эти прекрасные слова А. Н. Бенуа нуждаются в некоторых поправках. В том, что Нижний сад Петергофа отнюдь не похож на французский классицизм Версаля, не может быть сомнений. Их различие еще и в том, что сады французского классицизма располагаются на большом пространстве, Нижний же сад спускается к морю по-голландски тремя террасами, но и голландским в чистом виде его никак признать нельзя: он для этого прежде всего слишком параден и великолепен. Его символика, связанная с владычеством над морями, торжественна и помпезна. В Петергофе Петр нашел свой стиль, ни на что не похожий. Это триумф России, вышедшей к морю, победившей Швецию и обзаведшейся своим морским побережьем.

С этой точки зрения Бенуа глубоко не прав в том, что он пишет в «Моих воспоминаниях»: Петр, по его словам, в Петергофе «превращается в голландского средней руки помещика, радушного хозяина, любителя цветов, картин, статуй и всяких курьезов»[215].

Бенуа правильно определил присутствие голландского духа барокко в Петергофе, но в «Моих воспоминаниях» он недооценил его специфически петровский размах и петровский характер.

Петр меньше интересовался Францией, чем Голландией, Германией и Англией[216]. Францию он посетил только в 1717 г., видел парки в Версале, Сен-Клу, Марли и Трианоне. Больше всего его заинтересовали два последних. В Версале и Марли его занимала техническая сторона устройства фонтанов.

Таким образом, Петр не был полностью равнодушен к французским садам, но интересует его во Франции в основном фонтанная техника.

13 июня 1706 г. Петр пишет из Пскова П. П. Шафирову:

Вид Большого каскада в Петергофе. Гравюра И. В. Чесского по оригиналу М. И. Шотошникова. 1805–1806

18 июня 1706 г. (т. е. через 5 дней по отправлении письма Петром) Шафиров высылает ему нужные книги.

Требования Петра выслать в Петербург фонтанных мастеров, подыскать их в Париже, как и садовников, идут постоянно[218]. Любопытно, что Петру в 1712 г. был «куплен модель саду версальскому»[219].

Традиции русского барокко XVII в. частично сохранялись впоследствии в течение всего XVIII в. Т. Б. Дубяго правильно отметила, что «в XVIII в. по-прежнему устраивались висячие сады. Так, в середине XVIII в. висячие сады были устроены на галереях Екатерининского дворца в Царском Селе, а в конце XVIII в. – у Камероновой галереи рядом с комнатами Екатерины II в том же дворце и висячий сад Малого Эрмитажа в Зимнем дворце»[220]. К этому списку можно было бы добавить и висячий сад в доме Бецкого рядом с Летним садом в Петербурге. Не отметила Т. Б. Дубяго той важной черты, что висячие сады всегда устраивались либо как «комнатные» (в здании Эрмитажа), либо вблизи большого водного пространства (над Невой, Большим озером в Царском и пр.). Это была важная черта русского барокко, заимствованная из римской традиции и продолжающая русские традиции XVII в., а затем перешедшая и в более поздние стили.

Садовое искусство при Петре I носило ярко своеобразный отпечаток личных петровских вкусов, петровской энергии и петровского подчинения всего им производимого единому преобразовательному плану.

2

Говоря о голландском и просветительском характере садов Петровской эпохи, мы в значительной мере уже коснулись личных вкусов Петра. Но эти «личные» вкусы были, с одной стороны, обусловлены традицией, сложившейся еще во второй половине XVII в., а с другой – вызваны преобразовательными потребностями эпохи: изменением всей знаковой системы культуры, переводом ее на общеевропейские рельсы.

Сейчас нам надлежит остановиться на «субъективных» вкусах Петра, сыгравших тем не менее значительную роль в садово-парковом искусстве и игнорировать которые мы не имеем права.

Петр заботился о насаждении садов, о выписке деревьев, кустарников, цветов, трав, входил во все детали садового строительства, составлял планы и чертежи, делал к ним подробные пояснения[221], непрерывно отдавал распоряжения о садах – где бы ни находился, давал указания перед отъездом и из-за границы. И эти указания касались не одних только петербургских садов, но также Москвы и Таганрога, Риги и Украины.

Проекты Петра строились на основе виденного им в Москве и за границей, а также на основе книг по садоводству, которые он выписывал[222].

Вид павильона Марли в Нижнем саду Петергофа. Гравюра С. Ф. Галактионова по оригиналу С. Ф. Щедрина. 1804–1805

Петр любил деревья, по преимуществу большие, старые, и жестоко наказывал за их вырубку в садах. Судя по его бумагам, он выписывал деревья из-за границы (что облегчалось их доставкой по морю), из Москвы[223], из Львова, из Острога, из Голландии через Ревель, из Амстердама, из Сибирской губернии, из Гарлема, с Украины (из «черкаских городов»), из Путивля и т. д. Больше всего заботился Петр о привозе лип, особенно тех, которые привыкли к «нордским (северным. – Д. Л.) местам», и каштанов.