Контрразведчик на Западенщине. Генерал КГБ вспоминает - Василий Ефимович Грачев

авторитет. Он без промедления составил план размещения отдела и приступил к строительству двухэтажного здания, в котором на нижнем этаже комфортно размещался штаб отдела: кабинет начальника, с приемной комнатой, слева от которой был кабинет заместителя, против них большая комната секретариата, в которой была выгорожена комната без окон для хранения шифров.

Левая сторона от входа имела примерно такую же планировку: с одной стороны кабинет старшего следователя и комната для четырех оперработников, с противоположной – две такие же комнаты для остальных объектовых работников, где в их сейфах постоянно хранились все оперативные документы. Имея в частях свои рабочие места, как правило, землянки, хранить там секретные документы не имели права.

На втором этаже размещались комнаты под жилье. Прямо против входа, была комната коменданта. Она была его кабинетом, имела выгороженную внутри кладовую и спальню. Там же находились комнаты: заместителя Д. И. Булавенко, имевшая балкон, старшего следователя, секретаря-шифровальщика, и делопроизводителя-машинистки. Все было сделано добротно, с нормальным уютом. Штаб нашего отдела отличался от всех тем, что окна на нижнем и верхнем этажах, с одной и другой сторон, очень близко располагались к углу. Двали объяснял это грузинскими традициями: «Вошел в угловую комнату и сразу впереди полный обзор налево и направо».

Метров в 50 от этого дома был. построен отдельный домик для начальника из трех комнат со всеми удобствами.

Дальше в тыл, у ручья, размещались три большие палатки взвода охраны с предусмотренной уставом Внутренней службы линейкой для построений и искусственным сигнальным колоколом.

В целом место размещения отдела оказалось очень удачным. Если идти по дороге от штаба дивизии до Гарнизонного дома офицеров, то пройдя 1,5 км, примерно половину, следовало повернуть направо и через 300 метров дорога подходила к отделу.

Такое расположение отдела на перепутье было очень удобным. В нем можно было при необходимости конспиративно принимать людей, в том числе и негласных сотрудников, безусловно, соблюдая осторожность, чтобы не попасть под обзор заинтересованных «наблюдателей». Оно было удобно и с житейской точки зрения – рядом быстротечный, шириною 1,5–2 метра ручей с прозрачно-чистой водой, пригодной для умывания и обкатывания, после физзарядки, холодной водой. А если не полениться по утрам, то пробежав полтора километра, можно было искупаться в живописном лесном озере, которое впоследствии было превращено в учебное «танковое». Одним словом – «курорт», продолжавшийся почти все лето. Но, как говорится, хорошего много не бывает. Очень хотелось добиться получения отпуска домой, на свою неповторимо прекрасную малую Родину. И при посредничестве Дины Петровны надо было убедить начальство что сделать это надо так, чтобы вернуться из отпуска раньше, чем начнется перемещение на зимнее расквартирование. Уже ходил упорный слух, что оно будет в городе Львове. И. Р. Виленский колебался с решением по моему рапорту. Как вскоре выяснилось, ему было не до меня. В конце июня 1946 года он был откомандирован на должность начальника ОКР «Смерш» дивизии в город Станислав (ныне Ивано-Франковск). Вместо него прибыл к нам, как говорили, на планировавшуюся стать во Львове столичную дивизию округа более авторитетный, с высшим образованием майор Терентьев. Быстро ставший душой коллектива и успевший подписать представление на присвоение мне офицерского звания, он неожиданно почему-то был отозван в Москву. Исполняющим обязанности начальника стал подполковник Гудков, но и он, не дождавшись утверждения в должности был заменен подполковником Ходченковым Иваном Семеновичем, возвращение которого на должность постоянно ходатайствовал командир дивизии Ф. А. Прохоров. Они вместе прошли многие годы войны, поддерживая личные и служебные отношения на полном доверии друг другу, определяющими словами взаимных характеристик были слова: «проверен в боевой обстановке».

И вот, в первые же дни пребывания Ивана Семеновича в должности, является чудо. Без моей просьбы и подсказки, отец присылает печальное письмо: здоровье у него и матери плохое, самостоятельно не смогут заготовить на зиму дров для отопления и сена для скота. Нужна помощь. Все надежды на меня. Дина Петровна идет с этим письмом к Ивану Семеновичу и он разрешает отпуск с 15 августа на тридцать суток с дорогой. Ура! Ура! Ура!

Передал шифрдокументы заместителю – Дине Петровне, она к работе с ними имела хорошую подготовку и практику. Способна была выполнить шифрработу и Екатерина Михайловна, но мое предложение передать ей документы руководством принято не было. Решили – при необходимости она будет помогать Д. П. Булавенко.

16 августа я был уже в Москве. Перебрался с Киевского вокзала на Казанский, без труда приобрел через военного коменданта билет до станции Чаны. До отхода поезда оставалось свободного времени около 6 часов. Разузнав обстановку, решил съездить на московский базар, так называемую «Преображенку». Чтобы не задержали там патрули военной комендатуры, надел легенький плащ без погон и снял с фуражки звездочку, нарядился под демобилизованного офицера. Прохаживаясь по базару, у нескольких торгующих граждан поинтересовался стоимостью продававшихся туфель, гражданского костюма и рубашки. Когда все необходимое приобрел и направился к выходу, ко мне подошел мужчина лет 30–35, шатен, по своему обличию похожий на цыгана. Бесцеремонно дергает меня за рукав и предлагает купить у него несколько отрезов материалов разных расцветок на костюмы. Причем, категорически настаивал, чтобы все было куплено оптом вместе с сумкой, объясняя это тем, что он ушел от жены и ему некогда торговаться и отдает он все вместе по дешевке. Я от этого предложения, показавшегося подозрительным, отказался, но продолжая выходить с базара, вернулся, чтобы поторговаться и купить только два понравившихся мне костюмных отреза. О ужас! Что же увидел? На земле лежит человек с той самой сумкой. Его жестоко пинает несколько человек ногами, выкрикивая: бейте вора! В их числе тот самый «цыган», который предлагал мне купить сумку с вещами. Вмиг на меня свалилось такое неосознанное ожесточение, сравнимыми только с ранее имевшими на фронте угрозами для моей жизни. Как будто били меня. Молниеносно выхватив пистолет, нанес его рукояткой жесткий удар по голове «цыгана», а затем произвел выстрел в воздух и выкрикнул: «Руки вверх, стрелять буду без предупреждения». Участники избиения в одну секунду разбежались. На земле лежала «жертва» с сумкой и «цыган». Тут как тут оказался и милиционер. Представившись ему сотрудником МГБ, объяснил ему обстановку. Милиционер начал записывать свидетелей. Мое осознание случившегося было однозначным: вот вляпался, так вляпался! Пришлось немедленно исчезнуть. В толпе это оказалось проще простого.

Впоследствии переживая случившееся «боевое действие», пришел к выводу и твердому убеждению, что от фронтовой горячки, когда приходилось нередко действовать по внезапно возникшей угрозе для жизни непроизвольно-машинально, надо избавляться и утверждаться в строгих правилах сознательных действий, находить для этого паузу: раз, два, три. Как умел это делать, когда надо