Ночной мороз - Кнут Фалдбаккен

— Как это здорово, что вы так шутите на работе, ребята… — Аните уже порядком надоела эта словесная перебранка. А кроме того, у нее появились свои идеи. — А может, все было гораздо проще? Пожилой мужчина, развлекающийся с молодыми дамочками, вынужден раскошеливаться, и не только на противозачаточные средства.

— Старый козел! — фыркнул Трульсен. — Ему ведь было за семьдесят! Какая уж там сперма! — Все его романтические сентенции как ветром сдуло.

— Ты бы лучше про себя подумал, — не смог сдержаться Рюстен.

— Выписки! — вскрикнула Анита. — Ты проверил последние выписки счетов Хаммерсенга, которые мы должны были получить? Ты посмотрел на его расходы? Путешествия? Ресторанные счета? Подарки… украшения, например? — Анита с благодарностью вспомнила Валманна. Она вдруг поняла, что им надо было работать с этим делом вдвоем, открыться друг другу. Ей надо было пустить его в свой чат с Клаусом Хаммерсенгом. В этот момент она уже удивлялась, как это она может скрывать от него такой важный факт. Она раскаивалась, ей было стыдно.

— Да есть у нас выписки…

Ничто в тоне Трульсена не говорило о том, что речь идет о документах, которые могли помочь следствию.

— Я только мельком взглянул на них. И еще этот чертов отчет из Дании…

— А можно взглянуть? — Анита, по-видимому, вошла во вкус. — Это что, выписки?

— Ну да.

Трульсен начал рыскать в куче беспорядочно разбросанных бумаг на столе. Казалось, что каждую мелочь, каждую отдельную деталь, связанную со следствием, будь-то версии, анализы или просто находки, приходилось выуживать из него насильно.

Наконец он положил документы на стол.

— Да, — пробормотал Рюстен, после того как они молча изучили их. — Дела этого парня были не так уж плохи. Но денежки, однако, быстро разлетелись. Вот переводы на десять тысяч крон с его счета на один и тот же счет в октябре, ноябре, декабре, январе, феврале и марте, и каждый раз в начале месяца.

— Я ведь сказал, что еще не успел внимательно все это изучить. — Трульсен уставился на бумаги, как будто они содержали что-то не столь важное.

— Так ты не проверил, кто владелец счета, на который переводились деньги?

— У меня не было времени. Это в любом случае задача юридического отдела. Банки не дают таких сведений кому попало.

— Тогда мне кажется, что надо срочно позвонить в юридический отдел, Трульсен. — В тоне Рюстена уже не было ни добродушной усмешки, ни иронии. Он говорил серьезно.

— Сейчас позвоню.

— Чужеродное тело? Кусочек металла?

— Так сказал Трульсен.

— Но ни слова о том, что это был за предмет? Какой формы? Из какого металла?

— А может, в отчете ничего об этом не было?

— Или может быть, Трульсен не был заинтересован в том, чтобы это точно выяснить? Ведь он такой ярый противник версии об убийстве.

— Не только он, но и Моене. Они не хотят устраивать много шума в нашем тихом болоте. Моене не хотела давать санкцию на проверку банковских счетов.

— А где этот кусочек металла, у нас в полиции?

— Не знаю. Очевидно.

— А ты не можешь так устроить, чтобы я взглянул на него?

— А зачем?

— Ну кто-то должен исследовать этот предмет.

— Этим, наверное, займется Рюстен.

— Рюстен наверняка не обидится, если я на него взгляну.

— Да, но Трульсен обидится.

— Именно поэтому. Я не верю этому парню.

— Хорошо. Я попробую.

— Как можно скорее, пожалуйста.

— Завтра, идет?

— Отлично! — Валманн протянул руку и взял последний кусок пиццы.

В последние дни дела с готовкой обстояли неважно. В этом были виноваты оба, и он, и она, но он не придавал этому особого значения. Он ничего не имел против готовой еды, хотя и не старался это афишировать.

— Почти так, как в старые времена, — бодро произнес он.

— Ты имеешь в виду замороженную пиццу?

— Я имею в виду, что мы вместе работаем над одним делом.

— Ты все еще думаешь, что это одно и то же дело?

— Я в этом убежден, — пробормотал он с полным ртом. — На камертоне нашли пятно, которое, возможно, содержит достаточно материала для ДНК-теста.

— А у тебя есть ДНК-тест Клауса Хаммерсенга?

— Не все сразу, — ответил он. — Сначала займемся тем, что имеем, то есть трупом.

— Путь будет долгим, — тихо сказала она.

— Но мы доберемся.

Юнфинн, казалось, источал оптимизм и напористость. И источником этих чувств была вовсе не пицца. Анита же сама почувствовала, как снова замыкается в себе, как будто ее сознание сворачивается и образует панцирь, чтобы защитить одну-единственную истину, которая перевернет его фантастическую теорию, будто бы в лесу найден труп Клауса Хаммерсенга. Если она решится рассказать ему об этом, то ей придется признаться в том, что она использовала его имя в качестве приманки. А это ему, мягко говоря, вряд ли понравится. Так что она держала язык за зубами, изворачивалась и отодвигала решение проблемы, хотя знала, что настанет такой момент, когда ее тайна раскроется, и чем дольше она будет ждать, тем сильнее будет удар.

В тот вечер она шла домой и думала о том, что надо раскрыть ему свою тайну, ей даже очень захотелось это сделать. Она понимала, что своим скрытничаньем портит их отношения, ведь совсем недавно она обвиняла в том же его. А когда он наконец сделал плачевную попытку довериться ей (причем чисто по-мужски, что вызвало ее разочарование и раздражение, — напился и хныча приполз домой, чтобы уткнуться к мамочке в подол), она отнеслась к этому холодно и не пошла ему навстречу. Вместо того чтобы попытаться понять, что творится в душе у мужчины (к тому же ее мужа!), когда он так глубоко копался в своих чувствах, она (чисто по-женски!) прежде всего испугалась того, какие последствия этот эпизод мог иметь для их взаимоотношений, то есть для нее. Еще утром она хотела набраться храбрости и выложить карты на стол. Однако только что она стала свидетелем того, как находка этого камертона, этой конкретной вещицы, которая, по его мнению, могла связать труп мужчины в лесу и его бывшего товарища Клауса Хаммерсенга, впервые за несколько недель вновь расшевелила его. Он как будто испытал ужасное облегчение от мысли о том, что этот разложившийся скелет в лесу принадлежал его другу. Как будто бы факт, что он нашел доказательство того, что Клаус мертв, наконец-то позволит ему похоронить его — как в реальной жизни, так и в своей душе, а с ним — стыд и все дурные чувства. Она не могла оказать, что разделяет эти чувства, но ей казалось, что именно так должен реагировать мужчина. Во всяком случае, она не желала погасить этот разгоревшийся в нем пыл, да еще вдобавок признаться в своем обмане. Сейчас ей хотелось вернуться к тем отношениям, которые были между ними, пока не испортились из-за этой страшной драмы на вилле Скугли. Поэтому она молчала, пока они вместе убирали со стола посуду, споласкивали и ставили в посудомоечную машину.