Последнее слово - Фридрих Незнанский

Странно, что и повторяющиеся сны, при всей их навязчивой тревожности, фактически не утомляли его. Надоедали в какой-то момент, раздражали, но на общее самочувствие не влияли. Он просыпался отдохнувшим, ну, может, не совсем свежим, и видел, что отлынивать от работы по причине нездоровья нет причины.

А что касается акции, то он окончательно решил для себя, что общество, по сути изгнавшее его по своей прихоти и отказавшее ему в элементарном человеческом понимании, не заслуживает никакого уважения. Зато примерного наказания заслуживает в полной мере. Так что сама подготовка к акту возмездия не воспринималась бывшим подполковником будто нечто исключительное. Это как в суде: слушается дело, выносится приговор, а за ним следует наказание — рутинно, но неотвратимо. Словом, как общество с ним, так и он с этим проклятым обществом, в котором отлично себя чувствуют Катерина с Самойловым. Но ничего, он им еще покажет…

Андрей Злобин был тоже заражен собственной идеей.

Находясь в колонии, он частенько подумывал о том, что справедливый и даже по-своему разумный, с его точки зрения, шаг ему не удался. И больше того, получилось с точностью до наоборот. Не Вадьку достала бомба, а погубила Лильку, которая если и была в чем-то перед Андреем виновата, то все равно заслуживала разве что показательной порки, но никак не смерти. А ведь какую интересную жизнь с ней можно было бы построить, если бы удалось тогда убрать с дороги Вадима! Эта неудача и в колонии томила, мучила душу, а теперь, после возвращения, когда он увидел как-то Вадима с девочкой, которую тот вел за руку в детский садик, сделалась вовсе мучительной.

Нет, не жалость к покойной Лильке его достала, а понимание совершившейся несправедливости. Ну зачем этот козел отдал телефонную трубку жене?! Он, видишь ты, отдал, а ты мучайся всякими угрызениями. И воспоминаниями… Но временами, когда накатывала непонятная тоска, на помощь приходил друг Олежка, и они ехали к бабам, у которых всегда были приготовлены для «милых мальчиков» и спиртное, и закуска, и любовь на выбор. Выбор, между прочим, был довольно широким. Базанов не разменивался на вокзальных шлюх, а имел в «загашнике» целый список вольных торговок любовью, которые работали в основном по элитным гостиницам, и некоторые даже владели иностранными языками. «Девушки» не были привередливыми, соглашались и на групповой секс, и на всяческие выкрутасы, словом, с ними было весело и всегда интересно. Уж во всяком случае, оторваться — не вопрос. Умел все же Олежка правильно поставить дело.

Группа бритоголовых подростков и достаточно уже взрослых парней, которую он возглавлял, не занималась пустяками — вроде мордобоя возле подъезда общежития, где проживают иностранные студенты из Африки. У Базанова были дела поважнее, после которых московская милиция объявляла очередные и заранее безуспешные рейды и спецоперации «по задержанию». Но умные люди, сидевшие наверху, были вовремя оповещены о подобных операциях местного значения, и все они кончались ничем.

Но ведь и сами акции не проводятся, как известно, спонтанно либо по наитию, им должна предшествовать определенная подготовка, которая требует времени и… денег. Да, самых обыкновенных денег, лучше в валюте, тогда и стимул повышается. А перед кем отчитываться руководителю, если громкая акция, к примеру на Даниловском рынке, удалась и «апельсинщики» потерпели сокрушительное фиаско, после которого к одной из московских диаспор, а точнее, конкретной этнической группировке появились все основания предъявить реальные требования? После чего «апельсинщики» вынуждены были подвинуться. Вот так делается у серьезных людей. А кто делает, тот и финансы распределяет. Поэтому у Олега Базанова всегда была в кармане приличная его положению сумма, и не только для расчета с хищными гаишниками — Олег любил быструю езду. Не на электричке же из Мытищ в Москву ездить, пусть даже это «голубой экспресс»!

Отправляясь вместе со своим другом на службу, на Киевский вокзал, Андрей, по обоюдному уговору, не афишировал своего близкого знакомства с Базановым и выходил из сверкающего «мерина» на площади Киевского вокзала. Пустячок, конечно, но и он вызывал зависть у Злобина, хотелось так же вот подкатывать к месту службы и, небрежно бросая ключи охраннику служебной стоянки, «разрешать» ему поставить машину на место. За это охранник, естественно, имел существенную прибавку к зарплате.

Олег не раз уже повторял, что, когда они проведут акцию, их положение круто изменится. Они завоюют право уже не просить, а предлагать. Ну а там недалеко и до приказов. В общем, все движется правильным путем, главное теперь только не сорваться, не проколоться на каком-нибудь пустяке, как это нередко случается у неопытных людей, у новичков.

Вот эта самая перспектива и была той целью, к которой двигался Андрей Злобин, ничуть не сомневающийся, что у них все получится. Недаром же ему до сих пор так здорово везло! Ну, может, не во всем, но в принципе.

А лабораторию свою, оборудованную на чердаке, он забросил — не было лишнего времени там возиться. Все забирала работа, ну и насыщенный отдых. Да, впрочем, пока и не наблюдалась острая необходимость во взрывающихся телефонных трубках. Правда, Олег говорил, что, как только завершится акция на Киевском вокзале, надо будет возобновить и этот «бизнес», но сейчас нужды в нем не было, все свое внимание они сосредоточили на поиске проклятого шнура, о котором говорил дядя Коля. Впрочем, все уже понимали, что окончание близко. Это в том случае, если чертеж Савина не содержит роковой ошибки. Или, что хуже, дезинформации, рассчитанной в свое время на сугубо вражеский интерес.

Они уже поговаривали, было дело, на эту тему, когда неожиданно выяснили, что новая коробка стоит не на старом месте, а где оно, то старое место, приходится теперь искать. Но дядя Коля стоял твердо. Человек, говорил он, который нарисовал ему эту схему, соврать не мог. Он был из тех, кого продолжала мучить совесть за содеянное. Но вслух, разумеется, он этого сказать не мог, а вот поделиться с товарищем, которого держал за честного человека, — это смог. Можно бы проверить, да только нет больше на белом свете того старого чекиста, вот какая штука…

Оставалось продолжать верить. И искать.

Ахмед в их поисках участия почти не принимал, на его плечи легла своеобразная охрана проводимых работ. Это если говорить о внешней стороне дела. А главным же для него оставался полный контроль за обстановкой и в первую очередь за своими товарищами «по несчастью». Султан, с которым в последние дни они стали встречаться для доклада ежедневно, постоянно предупреждал об осторожности.

Ахмед помнил — еще слишком свежа была память — о первых своих месяцах, проведенных за колючей проволокой. Кто он был для «них» там? Чуркой, черножопым, об которого каждая сволочь так и норовила ноги вытереть. И это он, которому с уважением пожимал руку сам шейх Айман аль-Завахири, отправлявший его с великой миссией в страну неверных, где не слышат слово Аллаха. Уж, может, что иное, но память не позволяла ему забыть те страшные оскорбления, те унижения, которым он подвергался. До той минуты, пока у проволоки не появился Султан Натоев. И положение резко изменилось. Из грязного изгоя Ахмед превратился в уважаемого человека. Опять это проклятое лицемерие!