Из ада в рай и обратно. Еврейский вопрос по Ленину, Сталину и Солженицыну - Аркадий Ваксберг

17 декабря 1939 года новоназначенный заместитель наркома иностранных дел Владимир Потемкин докладывал Сталину о приеме им германского посла Шуленбурга: «Я пригласил Шуленбурга, чтобы сообщить ему о ряде случаев насильственной (!) переброски через границу на советскую территорию значительных групп еврейского населения ‹…› Я отметил, что при попытке обратной переброски (!) этих людей на германскую территорию германские пограничники открывают огонь, в результате чего десятки людей оказываются убитыми. ‹…› Ввиду того, что эта практика не прекращается и приобретает все более и более широкий характер, я прошу посла снестись с Берлином. ‹…› Шуленбург, изображая крайнее возмущение, заявил, что сегодня же снесется с Берлином и потребует прекращения насильственной переброски евреев на территорию СССР»[15]. Из письма явствует, что речь идет о многих тысячах польских граждан еврейского происхождения[16].

В «Открытом письме Сталину», написанном в сентябре 1939 года, знаменитый советский невозвращенец, «герой Октября», посол в разных странах Европы – Федор Раскольников называл вещи своими именами: «Еврейских рабочих, интеллигентов, ремесленников, бегущих от фашистского варварства, вы равнодушно предоставили гибели, захлопнув перед ними двери нашей страны, которая на своих огромных просторах могла гостеприимно приютить многие тысячи эмигрантов»[17].

Ясное дело – германские власти не изгоняли польских евреев в Советский Союз – те сами бежали от нацистов, как от чумы. Им в голову не могло прийти, что в стране «победившего коммунизма» к ним отнесутся ничуть не лучше, чем в стране победившего национал-социализма. Но еще более печальная участь ждала евреев немецких, в большинстве своем коммунистов, которые эмигрировали в СССР и которых Сталин пообещал вернуть Гитлеру. Пообещал – и вернул. В дипломатической переписке они именовались «германскими гражданами, арестованными в СССР и подлежащими репатриации на родину», – в соответствии с секретным советско-германским протоколом от 28 сентября 1939 года.

Арестовано было, как известно, множество немецких коммунистов, главным образом еврейского происхождения, – значительную их часть еще не успели расстрелять, и теперь им предстояло вернуться к тем, от кого они бежали. Все тот же Потемкин, 21 ноября 1939 года, в таких выражениях докладывал об этом Молотову и его первому заместителю Вышинскому: «О положении вопроса об арестованных в СССР германских гражданах ‹…› Этой работе дано благоприятное направление, и не исключена возможность некоторых практических решений уже в течение будущего месяца. Типпельскирх[18] выразил большое удовлетворение. Он добавил, чтобы эвакуированные немцы (в дипломатических документах – и советская, и германская стороны – избегают называть обреченных на «эвакуацию» евреями. – А. В.) направлялись более или менее крупными партиями в Ленинград, откуда их могло бы доставить в Германию специально присланное из Германии судно»[19].

О том, что собой представляла эта «эвакуация», подробно рассказано в воспоминаниях жены казненного по приказу Сталина члена политбюро германской компартии Гейнца Ноймана – Маргарет Бубер-Нойман (ее книга «Узница Сталина и Гитлера» вышла во Франкфурте-на-Майне в 1949 году).

Жестокий парадокс судьбы состоял в том, что, обреченная на гибель в Гулаге, Маргарет Бубен-Нойман, благодаря «эвакуации», выжила в нацистском лагере Заксенхаус и в 1946 году давала свидетельские показания в Париже на процессе Виктора Кравченко против арагоновских «Леттр франсез». За рассказанную ею правду о циничном предательстве Сталина подверглась глумлению и насмешкам со стороны представителей «прогрессивного еженедельника».

Логика развития событий неизбежно приводила к тому, что Сталин – хотел он того или нет – был вынужден подчиняться антисемитским требованиям нацистов, даже когда речь шла о сугубо внутренних делах Советского Союза. Гитлеровцы без сомнения знали, что неприятие евреев в любой форме найдет в Кремле полную поддержку. Например, из информации, опубликованной в газете «Ленинградская правда», германское посольство узнало, что на киностудии «Ленфильм» снимается картина о Карле Либкнехте.

Это само по себе не могло вызвать у нацистов большой симпатии. Однако Типпельскирх, посетив 28 марта 1940 года заместителя наркома иностранных дел Владимира Деканозова, – для выражения своего протеста, счел нужным особо отметить, что среди героев фильма есть и Роза Люксембург (вполне очевидный намек на ее еврейское происхождение), а съемочный коллектив состоит «сплошь» из евреев: сценарист и режиссер Лев Арнштам, оператор Владимир Раппопорт, второй режиссер Моисей Розенберг, консультант и переводчик Рита Райт…

Протест дошел до Вышинского, тот доложил Молотову, Молотов отправился к Сталину – и съемки были прекращены. Фильм не состоялся[20].

В это же время в кадровых документах сотрудников Коминтерна стали появляться такие уточняющие данные биографического характера, которые были абсолютно невозможны еще год или два назад. Аннотации, составляемые отделом кадров, касающиеся персонального состава центрального аппарата Коминтерна или его зарубежных филиалов, стали дополняться сведениями, изначально не совместимыми с самой сутью этой международной организации и абсолютно не свойственными стилистике коминтерновской документации: «родители – набожные евреи», «отец – учитель Талмуда», «румынский еврей, получивший традиционное еврейское воспитание», «еврей, не порвавший связи с еврейскими кругами». Такими характеристиками пестрят документы, исходившие из отдела кадров[21]. Эти подробности еще можно было бы понять, если такие факты биографии способствовали бы, по мнению авторов аттестаций, выполнению той работы, которая была поручена «румынскому еврею» или «сыну набожных евреев». Но из контекста аттестаций с непреложностью вытекает, что именно эти детали – вкупе, правда, с другими – дают основание для выражения недоверия к тем, кого они характеризуют.

К началу 1939 года еврейское население СССР составляло три с небольшим миллиона человек. Аннексия Прибалтики, Восточной Польши, Молдавии и Северной Буковины добавила еще два миллиона, так что общее число советских евреев перевалило за пять миллионов[22]. Хотя пик Большого Террора был уже на исходе, новоиспеченных советских граждан еврейского происхождения ждала, однако, печальная участь. Особо жестокой оказалась судьба евреев, проживавших ранее в Восточной Польше или бежавших из Польши Западной, тем более что 84 процента всех польских беженцев, устремившихся в СССР, составляли именно евреи[23]. Вместо желанной свободы они получили Гулаг…

Оказавшись в лагерях, они встретились там с таким антисемитизмом, которого никак не ожидали увидеть, a тем более познать на самих себе в Советском Союзе. Характерно, что в своих секретных донесениях лагерное начальство вовсе и не собиралось скрывать антисемитские чувства, сознавая благоприятную реакцию, которую эти чувства получит на самом верху. «Евреи никогда не научатся работать, – докладывали политбюро в марте 1941 года лубянские шефы. – Ни один еврей не нужен на производимых в лагерях работах, евреи – это балласт»[24].

Какой практический вывод должны были сделать адресаты такой «сводки НКВД»? Отпускать этот «балласт» на волю никто не собирался. Единственным выходом из положения, стало быть, была просто ликвидация обременительного балласта…