Волчок - Михаил Ефимович Нисенбаум

удивительные переходы: спускаешься под землю, делаешь несколько шагов и выходишь на какой-нибудь остров посреди озера или в заброшенную францисканскую часовню.

Последние римские окраины остались позади, начались поля, где земля была то розовой, то черной, то нежно-зеленой. Виноградные лозы, похожие на посохи отшельников, оливы, снова поля, жадные глаза Варвары, тащившие все увиденные пейзажи за собой. Дорога походила на сон, а может, сном и была.

Когда я проснулся, виды за окном изменились: поезд несся среди холмов, время от времени вдеваясь в ушко горы. Зеленые волчьи глаза Варвары Ярутич улыбались мне: похоже, она наконец уверилась, что находится в Италии. Поезд вылетел из тоннеля на свет. По небу плыли огромные парусники умбрийских облаков. Из-за зеленых гор, поросших лесом, как из морских волн, показался Треви, розово-охристый город, шлемом нахлобученный на один из холмов. Мне вспомнилось, как весной вдоль дороги, ведущей в Треви, пылают маки. В таких местах трудно поверить, что Бога нет или что Он далеко отсюда.

По вагону шел пожилой контролер в форменной тужурке. Его лицо было благородно и благодушно, точно у отставного маршала. Хотелось взять у него автограф.

– Интересно, кто главный художник этих мест, – пробормотал я, пытаясь проснуться.

Варвара сердито глянула на меня и сказала:

– Если Герберт меня предаст, не знаю, что я сделаю.

Мы ехали в горах, за окном пролетали картины невероятной красоты, с соседних кресел доносилась итальянская речь. Но Варвара размышляла не об Италии, не о поместье Эмпатико, не о своей будущей работе. Она думала о своем коте. Видите ли, кота переселят в Большой дом, его будет кормить мама, он сойдется с другими котами и забудет о Варваре, а она этого, разумеется, не переживет.

– Как же прикажешь ему быть? Голодать и холодать одному в избушке?

– Нет, но пусть он думает только обо мне.

Поезд остановился в Ассизи. На перрон вышло человек десять, у некоторых были чемоданы. Как бы мне хотелось выйти с ними! Приятный голос объявил следующую остановку, Бастию, электричка тронулась. Где-то высоко, на плече горы, светлела Базилика, одно из самых святых мест на земле и в моих мыслях.

7

В Перудже нас встречали короткий дождик, профессор Крэм и Лида Гапоева. На площади перед вокзалом белел зимний фонтан. Как все фонтаны без воды, он говорил о бренности бытия и упущенных возможностях. Два таксиста с надеждой поглядели на нас. К остановке причаливал маленький автобус светло-зеленого цвета. Вид у автобуса был жизнерадостный, он сиял чистотой и, казалось, приехал из другого времени года.

Лида – невысокая, с короткими каштановыми волосами и светлым лицом. Светлым не только по причине белизны кожи в полупрозрачных веснушках, но и благодаря постоянному выражению приветливости и радости, словно собеседник только что сообщил Лидии приятную новость. Есть в Лидии заряд бодрости, готовности в любую минуту подняться, побежать, присоединиться к любой компании, к любой затее. Голос у нее сильный, высокий, слышный издалека. Кажется, она не умеет говорить шепотом.

Невзирая на дождь, Вадим Маркович с Лидой вышли из огромного джипа и улыбались. Оба были одеты по-спортивному и напоминали прекрасную гимнастку, ставшую впоследствии учительницей физкультуры, и ее тренера, возглавившего ту саму школу.

Мотор рыкнул по-львиному, и машина, расшвыривая воздух, помчалась по улицам нижнего города. Старая Перуджа живет на горе, а мы неслись мимо современных построек: офисов, баров, аптек, ангаров, школ. С первых минут разговор безостановочно прыгал, приплясывал и кружился. Всего пару дней назад Вадим показывал явное неудовольствие, но сейчас то ли снял эту маску, то ли надел другую – маску радушного хозяина, с нетерпением ждавшего нашего приезда.

Варвару интересовало, есть ли в поместье животные, и Крэм сообщил, что специально для нее в будке поселился пес албанцев по имени Пит, правда он пока плохо понимает по-русски и лает только по-албански и по-итальянски. Через два дня в Ареццо будет ярмарка, и мы все туда поедем прогуляться и, может, выбрать несколько вещиц для гостевых покоев.

Машина выехала из города (высоко вверху проплыла гора, закованная в латы старых домов и церквей) и углубилась в ущелье. Изредка то справа, то слева открывались поля, похожие на разноцветные озера, раз по краю долины скользнул змейкой скорый поезд темно-синего цвета с добродушной дельфиньей головой. Деревни, частившие после Перуджи, попадались все реже; даже машин по дороге почти не было, зато по небу вровень с нами бежали, то и дело вспыхивая серебром, дождевые облака.

Примерно через полчаса после того, как я впервые подумал, что в такую глушь никого калачом не заманишь, машина круто свернула с пустой трассы куда-то под скалу и осторожно выехала на узкий спуск, такой крутой – легче кубарем скатиться, чем проехать. Мелькнули какие-то постройки, ограда, трансформаторная будка, крышу царапали ветки, но машина поворот за поворотом въехала в оливковую рощу, покружилась, нырнула в овраг, оттуда выползла на ровную дорогу и побежала к домам, усевшимся в низине.

Мы выбрались наружу и впали в видение окружающего пейзажа. После часовой поездки меня пошатывало, и головокружение добавило увиденному невообразимости. Мы стояли на склоне горы над огромной чашей-ложбиной. По ту сторону ложбины желтел холм, на лбу холма росли маленький дом и несколько дубов. Пожалуй, это был один из самых прекрасных холмов в Умбрии, на него безотрывно хотелось смотреть, думать о нем, о домике на вершине, о тишине и том покое, который награждает за все терзания смутной жизни.

Кто живет в том доме? Можно ли увидеть этого человека с нашего склона? Есть ли у него семья? Гуляет ли он с собакой? А выше и дальше, за холмом, за гребнями синих гор, в воротнике из пышных туч вздымалась гора Субазио. Облака бесшумно плыли на запад, то скрывая, то вновь открывая голову Субазио, вросшую в могучие лесистые плечи.

«Пойдемте, сейчас начнется дождь, надо вас устроить поскорее!» – бодрый голос Лидии будил от прекрасного морока. В двух шагах от машины мы увидели розово-желтый батут и детский велосипед химически-оранжевого цвета. Варвара с укоризной поглядела на меня.

Откуда-то сбоку посыпались капли дождя, и мы спешно зашагали к дому, точнее к домам. Их было три, но домом в точном смысле слова выглядел лишь один – добротное каменное здание в три этажа с черепичной крышей и тяжелыми черными ставнями. Две другие постройки напоминали летние коттеджи, построенные по типовому проекту.

– Разумеется, можем найти место в главном доме, – сказал Крэм многозначительно, – но вам, наверное, комфортнее будет поселиться отдельно? Впрочем, как вы решите, так и будет.

По дощатому помосту, блестящему от воды, мы прошли к дальнему коттеджу. Застекленная дверь отпиралась при помощи карточки. В номере было жарко натоплено и пахло краской. У стены темнел огромный письменный стол, в глубине комнаты стояла кровать, застеленная лоскутным одеялом. Рядом с кроватью сиротливо пристроился низкий