Путь одиночки - Антон Кравин

Чердак же, или, вернее, мансарда, был деревянный, из солидных толстых досок и дубовых брусьев, почерневших и окаменевших от времени и сырости. Вход туда нашелся всего один — через люк в потолке одной из комнат, — и при необходимости там можно было держать оборону. Недолго, правда: дизельный генератор мудрый Момент держал в подвале, холодильник со жратвой — на первом этаже, а схрон для притащенной из Сектора добычи — на втором, где у него была импровизированная лежка из старого матраса и термоодеяла.

С точки зрения тактики, убежище у Момента было никуда не годное. Единственным его достоинством Данила признал сугубую неприметность и непрезентабельность. Ну кто на такую халупу позарится?..

— М-да… — сказал Коновал, пожевав губами. — Плохо дело…

Он измерил Владе температуру, присвистнул удивленно — мол, как она еще жива до сих пор? — вколол какой-то антибиотик и спросил:

— Давно простыла?

— Второй день.

— Еще и в дороге была, да?

— Была, — кивнул Данила.

— Это вы молодцы. Это вы круто придумали. После такой фигни таскаться по дорогам — самое оно. Чтоб, так сказать, наверняка…

— Кончай болтать, — оборвал его Астрахан. — По делу говори.

— По делу — кранты девке, — сообщил Коновал. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке: одно дело — промышлять подпольными абортами да штопать приползших из Сектора охотников с проводниками, а другое — нарваться на острое двустороннее воспаление легких. — Вот ампулы, колоть каждые шесть часов. Ну и молись, если в Бога веруешь.

— Поможет?

— Вряд ли. Она умирает уже, по сути. Агония через пару часов. Сердце отказывает, в легких жидкость. Биотином бы ее ширнуть, да где его взять… — вздохнул Коновал.

— Сколько я должен? — спросил Данила, поиграв желваками.

— Ничего не должен. А Моменту передай, что теперь я ему ничего не должен…

Выпроводив врача, Данила заново запер калитку (у него разыгралась паранойя, что при его профессии — вполне обычное явление), осмотрел периметр здания, проверил забор на предмет дырок и тайных лазов и вернулся на чердак.

Владе было все так же худо. Антибиотик не действовал.

Если Момент не достанет биотин… она умрет. По сути, умрет единственный свидетель того, что дезертир и террорист Астрахан повел свой отряд в Сектор не ради корыстных целей, а для выполнения спецоперации по захвату подпольного дилера биотина Федора Кострова, более известного как Фидель…

А еще умрет молодая красивая девушка, пускай и с забитыми всякой херней мозгами. Умрет потому, что прыгнула в ледяную воду, спасая его, капитана Астрахана, который всего за пару суток до этого пытался похитить ее отца.

Вот такие дела…

В доме раздались трели звонка. Две длинные, одна короткая.

«Внимание, опасность!» — вот, что означало это по их уговору с Моментом.

Данила метнулся к чердачному окну.

* * *

Оставался еще вариант — Центральный рынок (бывший Киевский). Место не столь знакомое, как Митинский, и пожалуй, более опасное. Крышевали Центральный рынок полицаи, МАС и военные в равных долях. Момент туда не совался, так, несколько раз заглядывал.

Полный беспредел — что до появления Сектора, когда цыгане наркотой в открытую на Киевском торговали, что сейчас. Ни полиции, ни МАС, ни тем более военным дела до продавцов и покупателей нет. Тело? Не проблема, закопаем. Перестрелка? Какая, вы что, вы о чем, вон полицейских больше, чем людей, и никто ничего не слышал. Незаконные товары? Быть не может!

В общем, ехал туда Момент с тяжелым сердцем и нехотя.

На Кутузовском, некогда правительственной трассе, было оживленно: и в центр народ ломился, и из центра. В районе Поклонной горы жили люди — никакой страх перед Сектором не вытурит из сталинок обитателей. Даже когда цены на жилье в Москве были еще столичные, то есть запредельно высокие, местные не спешили продавать квартиры в домах у шумного и вонючего проспекта. Предпочитали сетовать на хреновую экологию, завышенную квартплату, едва сводить концы с концами, но никуда не переезжали. А тут Сектор — подумаешь! Тем более сюда Всплески не добивают. Но и здесь ощущался упадок. Закрытые жалюзи витрин магазинов, граффити на стенах, редкие прохожие, мусор на тротуарах, разбитый асфальт.

Момент подкатил к зданию Киевского вокзала и оставил «табуретку» на платной стоянке — во второй раз за день.

Вокзал действовал: приходили и отправлялись поезда, как дальнего следования, так и электрички, толпились приезжие и отъезжающие, рыскали в разномастной толпе карманники, тут же продавали краденые телефоны и украшения.

На подступах к рынку шла торговля цветами. Сколько Момент себя помнил, всегда у Киевского дежурили кавказцы с охапками роз.

— Розы, кому розы нэдорого, розы покупаем!

— Розы, свэжие розы… Розы берем!

Уворачиваясь от назойливых торгашей, Момент потопал на рынок. Здесь было грязнее, жестяные контейнеры жались друг к другу, образовывая лабиринт ходов. Пешеходов от солнца или дождя защищали натянутые между палатками полотнища, и потому на рынке царил разноцветный полумрак. Ветер сюда не долетал, духота стояла страшная, продавцы никого не зазывали, смотрели сонно мимо покупателей. Чужих тут не жаловали.

Момент плюнул на осторожность. В конце концов, пока он тут гуляет и присматривается, Бестия умирает. Реально умирает, вот прям сейчас, и это стремно. Момент видел смерть множество раз и в самых разных обличьях.

Гравицапа сплющивает человека в кровавый блин.

Микроволновка варит заживо, кровь закипает — человека разрывает на кусочки.

Схруст лепит из человека, как из пластилина, невесть что.

В тлене человек умирает от старости за считаные минуты.

И это уже не говоря о хамелеонах, вырвиглотках, ларвах, шестилапах, хренозаврах и прочих порождениях Сектора.

И если умолчать о самом страшном звере Сектора и этого мира — человеке.

На глазах у Момента друзья сходили с ума, тонули и сгорали, гибли в перестрелках и от зубов диких животных, подрывались на минах. Но никто из них не умирал так буднично и тихо, как собиралась это сделать Влада. И пусть Бестия ему сто раз не друг — никто не должен умирать дома, в постели, в Химках, не в Секторе, от воспаления легких. Это же средневековье какое-то! Не помогают антибиотики? Давно есть биотин. Нет денег на биотин? Продай почку, дом и машину, ограбь, что угодно сделай, но есть же средство. Сейчас никто даже от старости не обязан умирать, как умерла бабушка Геши, когда ему было восемь. Да, несчастные случаи, инфаркты и инсульты остались, но прочие напасти уже не собирают кровавую жатву. У Момента даже в семье, кроме бабушки, никто тихо не «отходил». Маму и папу забрала авиакатастрофа, деда — несчастный случай на охоте.