Один день - Дэвид Николс

— Пикадилли, в восточном направлении.

— Как ты тут живешь, Иэн?

— А я привык. Еще у меня есть вот что… — Он показал на два жирных сгустка серого воска на подоконнике. — Восковые беруши, принимающие форму слухового прохода.

— Прелесть.

— Правда, на днях я забыл их вытащить и уже решил, что у меня опухоль мозга. Вокруг все было так подозрительно спокойно — понимаешь, о чем я?

Она рассмеялась, затем снова застонала, почувствовав очередной позыв к рвоте. Иэн взял Эмму за руку:

— Тебе уже лучше?

— Нормально, если глаза не закрывать. — Она повернулась и посмотрела на него, расправив складки одеяла, чтобы видеть его лицо, и с легкой брезгливостью заметила, что одеяло имеет цвет грибного супа и на нем нет пододеяльника. В комнате пахло, как в лавке подержанной одежды: запах холостяцкой квартиры. — Кажется, вторая порция бренди была лишней. — Он улыбнулся, но тут белый свет фар проходящего автобуса залил комнату, и она заметила, что у него встревоженный вид. — Ты на меня сердишься?

— Конечно, нет. Просто, понимаешь, когда ты целуешь девушку, а ее начинает тошнить…

— Говорю же тебе, это все бренди. Мы здорово проводим время, правда. Мне просто нужно передохнуть. Иди сюда. — Она села, намереваясь поцеловать его, но ее «выходной» лифчик задрался, и «косточка» впилась в подмышку. — Аааааааааа! — Поправив его, она наклонилась вперед, уронив голову между колен. Он растирал ей спину, прямо как медсестра, и ей стало стыдно, что она опять все испортила. — Пойду я, наверное.

— О… Ладно. Иди, если хочешь…

Они прислушались к звуку шин по мокрому асфальту; свет фар просканировал комнату.

— А это что было?

— Тридцатый автобус.

Она подтянула колготки, поднялась на нетвердых ногах и поправила юбку.

— Мне очень понравилось!

— Мне тоже…

— Просто слишком много выпила…

— Я тоже.

— Пойду домой, протрезвею.

— Понимаю. И все равно жалко…

Она взглянула на часы. 23.52. Под ногами прогрохотал поезд метро, напомнив, что она находится в самом центре транспортной развязки. Пять минут пешком до Кингз-Кросс, линия Пикадилли — и уже в половине первого дома, легко. По стеклу барабанил дождь, но несильный.

А потом она представила, как будет идти от метро на другом конце города; вот она роется в сумочке в поисках ключей, а за дверью пустой квартиры — тишина, и промокшая одежда липнет к спине. Вот она лежит одна в кровати, потолок кружится, матрас «Таити» провисает под ее весом, она чувствует тошноту и сожаление. Что плохого в том, чтобы остаться здесь и ради разнообразия ощутить тепло, нежность, близость? Хочет ли она стать одной из тех девушек, которых видела иногда в метро: измученных похмельем, бледных и нервных, во вчерашних нарядных платьях? Дождь забарабанил по окнам чуть сильнее.

— Хочешь, провожу тебя до станции? — сказал Иэн, заправляя майку в штаны. — Или может…

— Что?

— Могла бы переночевать у меня, отоспаться. Пообнимаемся.

— Пообнимаемся?

— Ну да, телячьи нежности и все такое. А можно и без них. Будем просто лежать неподвижно всю ночь, умирая от стыда.

Она улыбнулась, и он улыбнулся в ответ, надеясь, что она согласится.

— Раствор для линз, — вспомнила она. — Я с собой не взяла.

— У меня есть.

— Ты носишь линзы? Не знала.

— Вот видишь, у нас все-таки есть что-то общее! — Он улыбнулся, и она тоже. — Может, у меня даже найдутся запасные беруши, и тогда считай, что тебе повезло.

— Иэн Уайтхед. Ты самый галантный кавалер.

* * *

— Возьми трубку, возьми же, возьми. Уже почти двенадцать. А когда пробьет полночь, я превращусь… даже не знаю в кого, в идиота, наверное. Короче, если ты получишь это сообщение…

— Алло? Алло?

— Ты дома!

— Привет, Декстер.

— Я же тебя не разбудил?

— Только что пришла. У тебя все в порядке, Декстер?

— О, все просто отлично.

— Но, судя по голосу, ты пьяный.

— А у меня вечеринка. Приглашен только я. Это такая частная вечеринка.

— Сделай музыку тише.

— Вообще-то, я хотел узнать… сейчас, убавлю звук… не хочешь зайти в гости? У меня тут шампанское, музыка, может, даже и наркота найдется. Эй? Ты меня слушаешь?

— Мы же вроде решили, что это плохая идея.

— Правда? А мне кажется, идея замечательная.

— Нельзя вот так объявляться, как гром среди ясного неба, и ожидать, что я…

— Брось, Наоми, пожалуйста! Ты мне нужна.

— Нет!

— Тебе всего полчаса добираться.

— Нет! Смотри, какой ливень.

— Я не имел в виду пешком. Возьми такси за мой счет.

— Я же сказала — нет!

— Мне очень нужно, чтобы кто-то был рядом, Наоми.

— Так позвони своей Эмме.

— Ее нет. И мне сейчас ее компания не поможет. Ты понимаешь, о чем я. Если честно, мне кажется, что, если мне сегодня не ощутить человеческого прикосновения, я просто умру.

— …

— Я знаю, что ты слушаешь. Ты дышишь в трубку.

— Ладно.

— Ладно?

— Буду через полчаса. Не пей больше. Дождись меня.

— Наоми? Наоми, ты понимаешь?

— Что?

— Ты понимаешь, что только что спасла мне жизнь?

Пятница, 15 июля 1994 года

Лейтонстоун и Айл-оф-Догс[23]

Эмма Морли ведет здоровый образ жизни и не злоупотребляет алкоголем. Спит по восемь часов в день, легко встает без будильника чуть раньше половины седьмого и выпивает большой стакан воды (первые 250 мл из необходимой дневной нормы в 1,5 л); воду она наливает из графина в стакан, что стоит в луче утреннего света рядом с ее двуспальной кроватью.

Срабатывает радиобудильник, но она решает полежать еще немного и послушать новости. Глава лейбористов Джон Смит скончался, траурная церемония в его память состоится в Вестминстерском аббатстве; ведущий программы цитирует уважительные отзывы о нем членов других партий — «величайший из наших премьер-министров» — и высказывает осторожные предположения о том, кто его заменит. И снова Эмма задумывается о том, не присоединиться ли ей к лейбористам, ведь она уже давно не состоит в «Движении за ядерное разоружение».