Коулун Тонг - Пол Теру

— А если А Фу просто вернулась и забрала свои вещи?

— Нет, — выдохнула Мэйпин, продолжая всматриваться в пространство. И вновь повторила: — Нет.

Все прочие версии, мягко говоря, не обнадеживали: если мистер Хун способен на такие проделки, то что же дальше?

Чеп попытался взять Мэйпин за руку, но ему было очень трудно удержать эти обмякшие пальцы, ободряюще сдавить эту невероятно пассивную, податливую плоть. Ее рука была как крохотное, слепое, беспозвоночное существо, которое ему надлежало уберечь от беды.

Он сказал себе, что сейчас она в шоке и сама себя не помнит, но потом, опомнившись, поймет, что он — ее спаситель, и проникнется благодарностью. Она возбуждала его; как восхитительно было чувствовать близость ее тела в этой серой обыденности, в толпе понурых пешеходов, но одновременно Чеп сознавал: то, что ему теперь от нее требуется, не получишь, уединившись на часок в «синем отеле».

Чувство, которое он к ней испытывал, имело определенное отношение к сексу; но секс проще, у него есть цель — резкий финал, брызнувшая струя… и готово, и ты сбиваешься с ритма и остаешься ни с чем, если не считать какой-то сырой, отупляющей амнезии. Кончив, он обычно откидывался на подушки, беспомощный, как рыба на прилавке, в липком поту; от его тела тоже несло рыбой. Кроме того, секс — это такое занятие, после которого ты встаешь с постели и возвращаешься домой. Но тут все по-другому. Тут он жаждал большего. Теперь он и вообразить себе не мог, как жил раньше — без этого чувства.

— Вы когда-нибудь были влюблены? — спросил он.

— Я не знаю.

— Вы наверняка кого-нибудь любили.

— Я люблю А Фу, — произнесла она.

И заплакала со своим обычным видом мученицы, зарыдала помимо воли, с каменным лицом, силясь совладать с собой, остановить сбегающие по щекам слезы.

Чепу нечего было сказать; упиваясь любовью к Мэйпин, он почти что позабыл об А Фу.

Молча они доехали на такси до пристани, молча сели на паром, молча сошли с парома и прошли пешком до морского вокзала, молча выстояли очередь на посадку, молча поднялись на борт «ракеты», идущей в Макао.

Последний раз он ехал по этому маршруту два года назад, с Бэби, субботним вечером, всю дорогу похотливо фырча в предвкушении удовольствий. Специально для этого случая купил Бэби новое платье и красные туфли. Она сидела, сдвинув колени, разглаживая платье, — а он щипал ее, как обезьяна. Бэби подзуживала его — хихикала, притворно умоляла перестать. По пути к гостинице, которая называлась «Пагода», им попалось фотоателье, и Бэби заявила, что хочет с ним сняться. Фотографию отпечатали прямо при них, и Чеп нашел, что вместе они смотрятся крайне нелепо, — у него даже все желание отшибло.

Однако номер в «Пагоде» оказался таким бесстыдно-грязным и тускло освещенным, что Чеп вновь воспылал. Бэби это поняла. Она встала на четвереньки, заорала «Гав! Гав!» и захохотала, когда он влез на нее, держась за ее талию, ощущая под ладонями ее гладкую кожу. Но когда спустя несколько минут дело было сделано, Чепа потянуло назад, в Гонконг. Чувствуя себя измочаленным и несчастным, он валялся, как снулая рыба, соображая, как бы отделаться от девушки. Решил не оставаться в отеле до утра. Бэби, кажется, было все равно, а у него просто от сердца отлегло, когда она разрешила ему вернуться к матери. Страшно был ей благодарен, что отпустила. Когда Бэби сказала: «Мне надо деньги», он охотно расстался с купюрами. А еще была та злосчастная ночь с Розой Кролик — волосатой португалкой по фамилии Коэльо.

Тут совсем другое — опрометчивый, отчаянный прыжок в омут. Человек, сидевший на скамейке рядом с Мэйпин, уплетал размокшую лапшу из бумажного стакана. В иллюминаторы Чепу почти ничего не было видно: только корабли с ржавыми бортами, стоящие на рейде гонконгской гавани, а на заднем плане, на той стороне пролива, смутные очертания берегов — вероятно, острова Ланьтао и Чем Чау. А та отдаленная полоска-гибрид, где серое небо срастается с серым морем, — возможно, Китай. Впрочем, какая разница? Среди всего этого однообразия Чеп упивался сознанием того, что Мэйпин при нем, рядом; именно такое упоение, вероятно, чувствует игрок, который поставил все свое состояние на одну-единственную карту и выиграл.

«Вот каково выигрывать», — подумал Чеп. Судно, чего и следовало ожидать в пятницу вечером, кишмя кишело игроками. Чепу было очень приятно влиться в их ряды. Главный приз он уже взял. В Макао он едет не пытать судьбу — а просто получить выигрыш.

В сгущающейся тьме судно, ворча, сбавило обороты, осело поглубже в воду и медленно двинулось к пирсу Макао. Точечки городских огней, разбросанных по склонам холмов, отражались в воде яркими причудливыми кляксами. Все время пути Мэйпин промолчала; не заговорила она и теперь; лицо ее нервно подергивалось, движения были заторможенными, словно она думала какие-то свои тайные думы. На прикосновения Чепа она просто не реагировала, и потому он ее не тревожил, но и не отлучался от нее никуда, будто слуга или муж — или сын, поскольку со своей матерью обходился точно так же: под ногами у нее не путался, но всегда — мало ли что — был начеку. Роль надежной опоры оказалась ему по душе; пусть Мэйпин пока не понимает, что он для нее делает, — в конце концов она все-таки осознает, как много от него пользы, поймет, что вряд ли сможет без него обойтись.

По дороге в Макао Чеп фантазировал, как приезжает с Мэйпин в Лондон: гуляет, держа ее под руку, водит по ресторанам, показывает достопримечательности. Он так увлекся, что уже не мог вообразить себя в Лондоне без нее. Любить ее, владеть ею означало, что он сможет смириться с жизнью в Англии. В усадебном доме, чем-то напоминающем тот самый, из их с Коркиллом грез, Чеп стоит с Мэйпин у окна; возможно, она в прозрачном платье и туфлях на высоких каблуках, а на лужайке неподалеку пасутся коровы. «Голштинки, — услышал он свой голос. — А вон бык — смотри, что делает».

В Макао к пунктам паспортного контроля стояли длинные очереди; таблички на португальском языке заставили Чепа подумать о Европе, хотя английские надписи в Гонконге никогда не вызывали у него подобных ассоциаций. Пассажиры пробирались между барьерами и ограждениями к конторкам чиновников. Чеп и Мэйпин разлучились, повинуясь указателям «Граждане Гонконга» и «Прочие государства». Встретились они уже за барьером и, по-прежнему не обменявшись ни словом, опять сели в такси.

Чеп приник к стеклу — посмотреть на Макао. Разглядел все тот же холм, который был виден от пирса, а на нем, сплошной стеной, огни, огни и вновь огни: на утесах — казино, на бульварах — казино, вдоль всей набережной, тесно сомкнув ряды, — тоже казино. Макао — город сумерек, но ночь уже накрыла тенью дальние холмы. И ночь эта китайская.

Багажа у Чепа с Мэйпин не было. Он нахмурился: ни одежды, ни зубных щеток, ни чемоданов. И все же их внезапный побег — бросить все и полететь на подводных крыльях в Макао — был ему невероятно приятен. Чеп никогда еще так не рисковал. И никогда еще так крупно не выигрывал. Разгоняясь на хорошем, ровном шоссе, которое повторяло изгибы береговой линии, такси накренилось; стройное тело Мэйпин так плотно прижалось к боку Чепа, что через ткань платья на него повеяло жаром.