Там, где кончается река - Чарлз Мартин

Мне захотелось уйти. Сдаться. Сжечь все свои картины. Эбби кивнула.

— Таково человеческое величие. Которое было, есть и будет.

Я видел то, что сделал Рембрандт, и понимал, что мне такое не под силу. Эбби обняла меня:

— Перестань. Он всего лишь человек. Ты тоже способен на это.

— Ты с ума сошла.

— Ты это уже делаешь.

— Но… он Рембрандт.

— А ты Досс.

— Ты ненормальная.

— Нет. — Эбби покачала головой. — Просто я верю.

Наша поездка имела для меня огромное значение. Эбби как будто знала все мои недочеты. Пробелы. Чтобы заполнить их, она выбрала правильный маршрут и показала именно те шедевры, которые мне нужно было видеть. Она инстинктивно чувствовала, что я должен усвоить, дабы стать настоящим художником. Художником, каким я мог сделаться, по ее мнению.

Помню, как я уходил из зала, где стоял Давид. Мы миновали созданные Микеланджело фризы. Всего лишь огромные гранитные глыбы с телами полулюдей, вырастающих из камня. Они как будто рвались на свободу. Когда я мысленно вернулся по этому коридору, то понял, что Эбби сделала все это ради меня.

Она привела меня к своей реке, и я пил большими глотками.

Мы вернулись домой, и я снова убедился, что Эбби сделала мне подарок, еще не оцененный мной в полной мере. Я стоял перед мольбертом и понимал, что вижу красоту в некрасивом, даже в безобразном. То, чему Эбби научилась у Розалии, теперь оформилось и созрело. Я смотрел на краски. Если раньше я видел десяток цветов, теперь их были тысячи.

4 июня, полдень

Та же дорога, что ведет через Мониак, тянется вдоль южной границы Джорджии. У Сент-Джорджа реку пересекает Белл-Бридж — излюбленное место художников, вооруженных баллончиками с краской. Под мостом сотнями гнездятся ласточки, когда возвращаются на север после зимы, проведенной в Бразилии. Они редко останавливаются на отдых и кормятся на лету. Они шныряют над и под мостом, точно истребители, в поисках дневного пропитания, которое состоит из стрекоз, слепней и жуков. Ласточки падают к самой поверхности реки и рассекают воду клювиками.

По сравнению с Мониаком Сент-Джордж — настоящий мегаполис. Больше сотни человек живут там. Начальная школа, ресторан, бензоколонка, магазин, автомастерская, перекресток со светофором и закусочная под названием «Сарай».

Я направил каноэ к берегу. Мы миновали остов старой деревянной лодки, от которой остались только несколько шпангоутов и киль. Я помог Эбби выйти и повел ее в обход старых покрышек и осколков бутылочного стекла. На севере люди обычно раскрашивают товарные вагоны и рекламные щиты. Здесь, в низовьях, мы разрисовываем водокачки и мосты. Эбби подошла к бетонной опоре и прочитала вслух:

— «Здесь был Пай». «Донна любит Роберта».

Она нагнулась, подняла с земли баллончик, потрясла его и нажала на клапан. Баллончик зашипел, забрызгала зеленая краска. Эбби подняла руку и начала выводить «ЭББИ ЛЮБИТ ДОССА».

— Если ты не можешь выразить свои чувства при помощи баллончика — значит, ты вообще не можешь их выразить. — Она встала рядом со мной, взяла под руку и шепнула: — Помнишь Гвадалквивир?

Река Гвадалквивир в Испании известна по многим причинам. По ней плавали Колумб и Кортес, а в 1992 году на ее берегах проходила Всемирная выставка. Огромные здания, некогда привлекавшие туристов со всех концов света, теперь стоят пустые, гниют и покрываются разноцветной плесенью. Памятник человеческой глупости. Несколько лет назад реку перевели в другое русло, пустив ее вокруг Севильи, но оставшийся отрезок по-прежнему широко используется. Поскольку он длинный, прямой и на нем нет течения, здесь круглый год тренируются любители парусного спорта. Вдоль берега идет велосипедная тропа длиной около пяти километров и достаточно широкая для автомобиля. Она неизменно привлекает бегунов, велосипедистов, скейтбордистов, альпинистов, рыбаков и юных наркоманов. Эбби привезла меня сюда, и это была еще одна ступенька в моем образовании. Мы съели тапас, выпили бутылку вина, которое только что прибыло из Торре-дель-Оро, и решили прогуляться. Темнело, и место отнюдь не выглядело безопасным. Я взял Эбби за руку.

— Что мы здесь делаем?

Последние несколько недель мы провели в музеях, и я слегка пресытился. Большую часть реки огораживали бетонные стенки, освещенные уличными фонарями, которые отбрасывали странные тени. В некоторых местах стена достигала высоты двухэтажного дома и почти сплошь была покрыта граффити. Огромные рисунки занимали целые куски стены.

Эбби спустилась под мост и сказала:

— Не все искусство выставлено в музеях.

Содержание этой вдохновленной наркотиками живописи по большей части сводилось к сексу и инъекциям. Художников переполняли гнев и боль, и я вспомнил одну вещь, о которой уже начал забывать: побег от реальности — еще одно чудо искусства.

Эбби интуитивно знала, что и когда мне нужно. Мы дважды прошли вдоль реки.

Я помог жене удержать равновесие и усадил ее наземь рядом с опорой моста. В воздухе еще висел запах свежей краски. Я перечитал зеленую надпись.

— Да, я запомню.

Больше всего мне хотелось чего-нибудь горячего из «Сарая», но осторожность заставляла нас прятаться под мостом.

Мы плыли мимо длинных белоснежных пляжей, поросших мимозой (аромат ее цветов наполнял воздух), сочным зеленым кизилом и карликовыми дубами, которые цеплялись за любую поверхность.

Мы миновали еще одну эстакаду, под которой пахло креозотом и дизельным топливом, и также никому не известные местечки вроде Сомовьего Пруда и Большой Вилки. Пляжи здесь стали длиннее, кругом оленьи следы и плавни.

На востоке виднелась ферма «Акры Коннерса», которая торгует с городскими бездельниками, ищущими «простонародных ощущений». Там выращивают тыквы, дыни и кукурузу. На реке торчит знак: «Натуральные удобрения».

Остались позади Гаррис-Крик, кладбище Джонсона и Даннс-Крик, а потом Толедо, которое лежит на полпути между Сент-Джорджем и Булонью.

Мы миновали пристань Томпсона, где на берегу валялись мешки с мусором и лежал, как тюлень, какой-то тип в плавках. Судя по количеству пустых пивных бутылок и багровому цвету кожи, он провел там уже достаточно времени.

Река здесь расширяется метров до тридцати. На поверхности с солнечной стороны медленно покачивались листья кувшинки. На причале парни, одетые как рэперы, сосали дешевые сигары, облокотившись на капот потрепанного красного пикапа. Татуировки, пирсинг, массивные золотые цепи, очки в хромированной оправе, спущенные ниже ягодиц штаны — видимо, такова местная униформа. Они не обратили на меня внимания и ничего не сказали, поэтому я надвинул шляпу почти на глаза и тихонько проплыл мимо.

Наверное, это следующее поколение обитателей реки. На нас они мало похожи.