Стальные останки - Ричард Морган

– Для него – не обязательно, как и для этой сучки с поджатыми губами, евойной женушки. Но дело в другом. – Сула переплела пальцы, которые до этого момента занимались другим – куда более интересным – делом, и откинулась назад, сидя на нем чуть выше колен. Вид потрясающий: она была одета лишь в браслеты на запястьях и ожерелья из резной кости, которое Эгар подарил пару недель назад. Но подарки подарками, а ее лицо все равно помрачнело. – Эргунд, мать его за ногу, отлично знает, что я значу для тебя! Хули там, я его повстречала, когда шла на все готовая в твою гребаную юрту. А он мне навстречу, и хоть бы слово ебучее сказал, паскуда. Даже не взглянул в мою сторону, хули! Морда вся перекошенная, будто взбеленился из-за того, что я ему чегось не то сделала.

Эгар вздохнул. Оставленный без внимания член безвольно завалился на бедро. Драконья Погибель потянулся к фляге с рисовым вином у изголовья, глотнул, поморщился и проглотил.

– Послушай, он, наверное, просто ревнует. Сомневаюсь, что за всю унылую жизнь ему удалось хоть раз пощупать такие роскошные сиськи.

Кажется, сработало. Сула опять подалась вперед с улыбкой, подвигала плечами – туда-сюда, туда-сюда. Как и большинство его любовниц, она была девушкой с пышными формами. Ее груди тяжело покачивались в теплом, пестром свете, исходящем из жаровни с сетчатыми боковинами. От движения будто шевелилась змея, вытатуированная у нее от ключицы до ложбинки между грудей. Сула облизала губы.

– Да уж, если у жены рот все время плотно закрыт, отсосать как следует она тоже не сможет, верно? – Она восторженно фыркнула. – Если за год ему такое перепадает трижды – считай, повезло.

– Строго в праздничные ночи, – согласился Эгар и мозолистыми руками обхватил вышеупомянутые груди. Потер большими пальцами набухшие соски, нежно сжал похожую на студень тяжесть. Отпустил еще один незамысловатый комплимент. – К тому же она проводит время в праздности, так что вряд ли у нее такие же сильные пальцы, как у тебя.

В глазах Сулы вновь появился распутный блеск. Она опять взялась за дело и начала обрабатывать его член вверх-вниз. Ах, эти пальцы доярки… Через считанные мгновения он опять был в полной готовности. Сула тоже это ощутила, опять ухмыльнулась, наклонилась и нежно провела одной грудью туда-сюда по головке его члена, а потом по его лицу. Он повернул голову и ухватил сосок ртом, втянул, а потом приподнялся и ухватил ее за бедра. Она тут же качнулась назад и покачала головой.

– О-о, нет. Всему свое время. Самое главное подождет. Мне от тебя не нужен перепихон на две минуты, как с пьяным гуртовщиком, чтобы ты потом смог заняться своими церемониями в отличной, мать ее, форме. Хули там, вождь – будешь лежать и делать, что скажут. А я… – теперь она говорила в такт медленным, ритмичным поглаживаниям, – …выдою тебя досуха. Прямо как одну из моих долбаных буйволиц, ага? Нравится? Вот тогда-то и поглядим, что ты сумеешь сделать для меня.

Эгар тихонько рассмеялся.

– Заставишь меня страдать, сучка, отплачу тотчас, сама знаешь. Будешь вопить, как степная лисица.

Сула, перейдя на труд одной рукой, другой изобразила болтающий рот, смыкая и размыкая пальцы.

– Ага, давай, трынди. Вы, мужики, все одинаковые. Вождь или пастушок – в чем, мать твою, разница?

Вождь многозначительно окинул взглядом роскошное убранство юрты с ее богатыми гобеленами и коврами, жаровней в углу.

– Сдается мне, в это время года холодновато удирать с пастушками, чтобы покувыркаться в траве. Это немаленькая разница.

По лицу Сулы пробежала тень – отголосок легкого, бдительного напряжения, – и ее руки, продолжая делать свое дело, чуть ослабли. Она знала его недостаточно хорошо, чтобы понимать настроение и отличать юмор от истинного недовольства, сердитый рык от удовлетворенного. Ему пришлось нацепить улыбку, высунуть язык и обернуть все в шутку, чтобы она расслабилась.

«Как бы там ни было, – напомнил он себе, – какие бы сиськи и пальцы доярки у нее ни были, это еще одна похабная скаранакская пастушка, которую ты сюда притащил, чтобы ублажить свой член, вождь».

От этого нахлынула необъяснимая печаль. Сула была великолепной, гибкой, усладой для рта и рук, крайне веселой, а трахалась самозабвенно. «И все же, все же…»

И все же потом, когда они будут лежать, взмокшие и прилипшие друг к другу, подкрадется неумолимая истина. Сула более чем вдвое моложе, нигде не была, ничего не видела, ничего не знает, кроме степи от горизонта до горизонта – и, в сущности, ее это устраивает. Поговорить с ней можно лишь о стадах да постели, и еще о свежих сплетнях про то, как члены ее большой клановой семьи «опять друг с другом пересрались».

Она и читать не умеет. И – он как-то затронул эту тему – учиться не хочет.

«А-а, ты рассчитывал на ученую киску? Какую-нибудь ихельтетскую куртизанку с астролябией на балконе и иллюстрированным томиком “Сказаний о мужчине и женщине” на прикроватном столике? Может, ты рассчитывал на Имрану?»

«Да ну, на хрен».

«Да уж. Можно отвезти Сулу в Ишлин-ичан, когда церемонии закончатся. Ей понравится гулять по магазинчикам с тканями на улице Белого Ребра, имея при себе кошелек вождя. А ты будешь купаться в отраженных лучах ее пискливой радости, пока она будет скупать все подряд – и назовешь это счастьем».

А пока она подвела Драконью Погибель вплотную к его собственной краткой радости – жар оргазма пульсировал и собирался в паху, движения сильных пальцев становились короче и резче, он будто со стороны услышал свои стоны и вздохи; мысли потускнели, уступая желанию достичь экстаза, дойти до пика.

«Да ладно тебе, вождь, разве это плохо?»

Когда овладевшее им чувство вознеслось по колонне члена, и он взорвался, изверг горячую соленую белизну в ладони Сулы, она хихикнула и размазала все по глотке, грудям и животу одной рукой, другой продолжая трудиться над ним.

«Ну разве жизнь, мать ее, такая уж плохая штука?»

* * *

– Выглядишь невеселым, Эргунд.

– Ну, я…

Полтар подавил вздох. Эргунд ему не очень нравился, как и прочие братья вождя. Но они были влиятельными людьми, и им следовало угождать, особенно после того, как Эгар продемонстрировал, что ему плевать на богов и традиции. Эргунд, по крайней мере, выказывал подобие уважения. Шаман отложил разделочный нож, кивком велел приспешнику продолжать и вытер руки тряпкой. Он указал на занавешенную нишу в боковой части юрты.

– Что ж, идем сюда. Я могу уделить тебе немного времени. Но церемонии вот-вот начнутся, мне надо приготовиться. В чем твоя нужда?

– Я, э-э… – Эргунд кашлянул. – Я видел сон. Прошлой ночью.

На этот раз Полтар не смог полностью сдержать вздох. Вообще пришлось очень постараться, чтобы не закатить глаза. Через пару часов ему предстояло выйти на холодный северный ветер, чтобы скакать, одетым лишь в буйволиный жир, плащ из волчьей шкуры и маску Инпрпрала, тяжелую как топор. Ему предстояло вопить и скрежетать, пока не пропадет голос, убегать от малышни и поддаться ритуальному изгнанию из лагеря, а потом сидеть на холоде, по меньшей мере, час, пока все не напразднуются как следует и не утратят бдительность, позволив ему проскользнуть обратно.