Немного ненависти - Джо Аберкромби

– Иди! – рявкнула она. – Я пойду следом.

– Ну уж нет, – возразила Рикке, продолжая тащить ее вперед.

Ей показалось, что она услышала позади звуки схватки – крики людей, собачий визг, лязг и скрежет металла. Деревья отражали звуки, так что они доносились одновременно отовсюду и ниоткуда. Ветки хлестали в лицо, и Рикке отталкивала их руками, пока не проломилась насквозь, оказавшись на болотистой лужайке. Дождь приутих, сменившись мелкой моросью. Впереди вздымалась неровная, заросшая мхом скальная стенка, скользкая от стекающей сверху воды.

– Давай! – Изерн обернулась к лесу, зарычав от боли, когда ее раненая нога подогнулась и она соскользнула вбок. – Полезай наверх!

– Нет, – сказала Рикке. – Я тебя не оставлю.

– Лучше пусть хоть одна из нас останется в живых. Полезай!

– Нет.

Кто-то ломился через заросли в их направлении. Кто-то большой.

– Тогда встань позади меня.

Изерн пихнула Рикке назад, но сама она могла стоять, только опираясь на копье. Драться ей сегодня не светило. Во всяком случае, победить в драке.

– Я уже достаточно пряталась за твоей спиной. – Как ни странно, Рикке больше не чувствовала себя испуганной. – И вообще, скалолаз из меня никакой.

Она отцепила пальцы Изерн от древка копья и помогла ей прислониться к скале.

– Пора уже и мне занять место впереди.

– Мы обречены, – проговорила Изерн. Ее окровавленная нога затряслась, и она сползла на землю.

Крепко сжав копье, Рикке направила его в сторону деревьев, не зная, что лучше: продолжать держаться за него, когда появятся враги, или метнуть в них. Вот бы ее Долгий Взгляд снова раскрылся, так, чтобы можно было не гадать.

Она снова вспомнила голос Сумрака на берегу над собой, когда они прятались в ручье. Ее кишки в шкатулке с ароматическими травами, чтобы ее отец не почувствовал запах, пока не откроет крышку.

– Сюда, сучьи дети! – завопила она, брызгая слюной. – Я жду!

Послышался шорох мокрых листьев, и на лужайку вышел человек. Здоровенный, в поношенной, запачканной куртке. В одной руке – изрубленный щит, в другой – меч с серебряной буквой возле эфеса. Даже сквозь завесу длинных седых волос, свисающих на его лицо, Рикке видела ужасный шрам, проходящий от лба через бровь и поперек щеки до угла рта, и обезображенную левую глазницу, в которой не было глаза. Вместо него там поблескивал шар мертвого металла, отражая лучи пробившегося сквозь облака солнца.

Увидев их двоих, окровавленных, жмущихся к отвесной скале, он приподнял брови. По крайней мере, одну бровь – вторая, сожженная, только слегка дернулась. Потом он заговорил. Его голос звучал словно скрежет мельничного жернова:

– Вот вы где. А я-то вас ищу.

Какое-то мгновение Рикке просто стояла, уставившись на него. Потом сделала шаг к нему, издав долгий судорожный вздох – и наконец отбросила копье в траву и обхватила его обеими руками.

– Ты, мать твою, не торопился, Коул Трясучка! – буркнула Изерн сквозь сжатые зубы. – Ребята Сумрака устроили на нас охоту.

– О них можешь не беспокоиться. – Только тут Рикке увидела, что его меч весь перемазан кровью. Трясучка всегда умел сказать многое немногими словами. – Идти можешь?

– Если бы не стрела, – прошипела Изерн, – я бы нарезала круги вокруг тебя!

– Не сомневаюсь. – Трясучка надул щеки, усеянные серебристой щетиной, и присел возле нее на корточки. – Но стрела вон она, торчит.

И он потыкал в нее толстым пальцем, заставив Изерн скривиться от боли.

– Я не позволю тебе тащить меня на спине! – прорычала она.

– Верь или нет, но в моем списке желаний это тоже не значится. – Трясучка просунул меч в петлю на ремне. – Однако, если перед тобой дело, то лучше сделать его…

– …чем жить в страхе перед ним, – закончила Рикке. Это было одно из любимых высказываний ее отца.

Трясучка взял Изерн за запястье, поднял на ноги и взвалил себе на плечо так, словно она не весила вообще ничего. Учитывая, сколько они ели в последние дни, возможно, так оно и было.

– Гребаная непочтительность! – проворчала Изерн в спину Трясучке, уже принявшемуся шагать.

– А как насчет меня? – спросила Рикке.

Теперь, когда она оказалась в относительной безопасности, вся ее сила куда-то утекла; ее лицо подергивалось, колени тряслись, и она чувствовала себя так, словно в любой момент может рухнуть и больше уже не подняться.

– Ты всегда любила поныть, – качнул головой Трясучка. – Пойдем. Твой отец тебя заждался.

– Ты никогда не думал, что, может быть, слишком много пьешь? – спросила Чудесница.

Клевер причмокнул.

– Если бы я пил слишком много, я бы это чувствовал. А я, сколько ни пью, каждый раз нахожу, что выпито ровно столько, сколько мне надо.

Он протянул ей бутылку. Она покачала головой:

– Пьяницы всегда так говорят.

Клевер устремил на нее оскорбленный взгляд.

– Равно как и абсолютные трезвенники.

Оскорбленный взгляд ему замечательно удавался. Много лет практики.

– Я чувствую себя оскорбленным! – заявил он. – Ты хоть раз видела, чтобы я проиграл в поединке из-за того, что слишком много выпил?

– Я вообще никогда не видела, чтобы ты дрался в поединке.

Клевер шлепком загнал пробку обратно в горлышко.

– Явный признак разумного пития, нагляднее не бывает.

– Что ж, на твоем месте я бы по крайней мере постаралась выглядеть трезвой. – Чудесница подняла бровь, указывая на дорогу. – Приближается Большой Волк.

И он действительно приближался – с большой помпой. Походка одновременно целеустремленная и небрежная, чело убедительно изборождено морщинами, за спиной стая его насупленных приятелей, разгоняющих бондов со своего пути, словно кур на дворе фермы. При той влажности, что все еще висела в воздухе, было удивительно, что от них не шел пар.

– Боги войны, да и только, – буркнул Клевер себе под нос, а затем громко добавил, когда Большой Волк подошел ближе: – Вина, вождь?

Стур ударом ладони вышиб из его руки бутылку, улетевшую в кусты. Клевер с сожалением поглядел ей вслед.

– Видимо, это надо понимать как отказ.

– Она ускользнула! – рявкнул будущий король. Он был в ярости, огромной даже для него. – Чертова сучка ускользнула от нас!

– Мы все в смятении.

– Она прошла как раз там, где должен был стоять ты! – резко проговорил один из Стуровых ублюдков, именуемый Гринуэем. Если бы о высокомерии слагались легенды, о нем было бы спето немало песен. – Хочешь сказать, ты ее не видел?